44
1754 МАЯ 7. Г. -Ф. МИЛЛЕРУ
Благородный г. профессор,
государь мой!
Новоприсланная диссертация1 ́ит. Знакомое дело и то худо описано. О решении сего прошу гг. академиков подождать, пока акт публичный будет назначен.1* Письмо г. Ейлера2 прочитал я не без удивления. Шпанненберга и Ебергарда признает за таких людей, которые в Академии негодны, затем что ничего не писали годного в «Комментарии». Сие учинено против справедливости и против его самого. Он рекомендовал Академии таких людей уже прежде, которых сочинения в «Комментарии» мало годны, и только на будущее надеялся. Так же и ныне представляет Мейера, Кестнера2* и Бермана, которые в ученом свете не чудотворцы. Профессор Шпангенберг в Марбурге читал уже лет восмь лекции во всей философии и математике и столько ж, как Волф, имел слушателей, а Берман тогда ходил сам к Волфу на лекции. Я его довольно знаю: с год времени за одним столом был у Волфа и учился у него немецкому языку и математики. Бермана превосходит Шпангенберг несравненно: студентом будучи, много лет читал лекции другим студентам с великою похвалою и ныне профессором тринадцать лет в том упражняется. Правда, что в Академии надобен человек, который изобретать умеет, но еще больше надобен, кто учить мастер.3 Обои достоинства в профессоре Шпангенберге несомнительны. О новых изобретениях не было ему времени думать, для того что должен читать много лекций. Впрочем, физические и электрические особливо опыты делает он часто в Касселе перед ландграфом и Кассельский физический департамент на руках имеет. Притом о его остроумии уверен я из его разговоров. Что ж до чтения физических и математических лекций надлежит, то подобного ему трудно сыскать во всей Германии. Сие нашим студентам весьма нужно, ибо нет у нас профессора, который бы довольную способность имел давать лекции в физике и во всей математике; сверх сего честные его нравы и все поступки Академии Наук непостыдны будут. Мне в четыре года студентом и профессором довольно знать его случилось. Мы счастливы, ежели он только поедет. Что ж до Ебергарда надлежит, то его сочинения весьма не хуже Краценштейновых, разве только тем негодны, что он Невтоновой теории в рассуждении цветов держится. Я больше, нежели г. Ейлер, в теории цветов с Невтоном не согласен, однако тем не неприятель, которые инако думают.4 ́роги. В рассуждении Котелникова нет ли, полно, пристрастия? Г. Ейлер сам не такой великий был математик, когда здесь произведен в профессоры. Все со временем. Итак, мое мнение состоит в том, чтобы для физики экспериментальной и для курса математического выписать профессора Шпангенберга, для механики — Ебергарда или Бермана; высшую математику Котелникову оставить. Сие прошу сообщить его сиятельству г. президенту, а г. Ейлера о том не уведомлять, затем чтобы дружба моя с ним не нарушилась. Правду больше всего почитаю, притом стараюсь, чтоб без ее нарушения дружба сохранилась. О скончании Николая Наумовича5 сердечно болезную, затем что он любил ученых и меня в том числе. В прочем желая всякого благополучия, пребываю
вашего благородия
Из Устьрудиц
7 числа майя
1754 года
Примечания
546, п. 5, № 9, лл. 179—180 об.).
Впервые напечатано — «Северный архив», 1823, ч. 7, № 14, июль, стр. 92—96.
1 Упоминаемая Ломоносовым «новоприсланная диссертация» была одной из многих работ, представленных в Академию Наук на соискание премии в 100 червонцев за решение научной задачи, предложенной Ломоносовым (по вопросу об отделении золота от серебра). Данная диссертация была направлена Ломоносову на отзыв по решению Академического собрания от 29 апреля 1754 г. (Протоколы Конференции, т. II, стр. 303). О результатах конкурса см. т. IX наст. изд., примечания к документу 33.
2 Письмо Эйлера от 16/27 апреля 1754 г. (ААН, ф. 1, оп. 3, № 40, лл. 105—106), упоминаемое Ломоносовым, было вызвано следующими обстоятельствами. В марте 1754 г. президент предложил Академическому собранию обсудить, кого из известных иностранных ученых могло бы оно рекомендовать в качестве кандидатов для замещения вакантных академических кафедр экспериментальной физики, механики и высшей математики (там же, ф. 1, оп. 2-1754 г., № 3, л. 42). На должность профессора высшей математики Собрание единодушно (возражал один только Миллер) выдвинуло кандидатуру адъюнкта С. К. Котельникова, который довершал в то время в Берлине под руководством Эйлера свое математическое образование. На кафедру экспериментальной физики Ломоносов предложил хорошо ему известного марбургского профессора И. -К. Шпангенберга, а на кафедру механики профессором Гришовом был предложен И. -П. Эбергард, который профессорствовал в Галле и недавно издал работу по теории света и огня. Кандидатуру Эбергарда поддержал и Ломоносов (Протоколы Конференции, т. II, стр. 296; подробнее см. ААН, ф. 21, оп. 1, № 81). Эйлер дал положительную оценку Котельникову, но заявил, тем не менее, что быть профессором ему еще рано. Не одобрил он также и кандидатур Шпангенберга и Эбергарда, сказав, что не видал еще ни одной их работы, которая была бы достойна опубликования в «Комментариях» Петербургской Академии, что подобные люди, в силу служебных своих обязанностей, вынуждены топтаться на месте, не выходя за пределы самых начальных знаний, и что лишь очень редко и очень немногие из них стараются подняться в области своей науки на более высокую ступень. Взамен выставленных академиками, Эйлер предложил своих кандидатов. По поводу заявления Эйлера о преждевременности назначения Котельникова профессором Ломоносов счел нужным напомнить, что сам Эйлер был назначен адъюнктом Петербургской Академии, когда ему было всего двадцать лет от роду. В итоге, из числа кандидатур, выдвинутых как петербургскими академиками, так и Эйлером, не прошла на этот раз ни одна. Котельников был назначен экстраординарным профессором высшей математики только в 1757 г.
3 Замечательны слова Ломоносова о том что «в Академии надобен человек, который изобретать умеет, но еще больше надобен, кто учить мастер». Они отражают вполне оправданный исторической обстановкой того времени взгляд Ломоносова на Академию Наук как на учреждение, которое не должно замыкать свою деятельность рамками одной только кабинетно-научной работы, а обязано в первую очередь заботиться о культурном росте страны и, в частности, о воспитании ученых кадров.
4
5 Упоминаемый Ломоносовым Николай Наумович Чоглоков, официально обер-гофмейстер великокняжеского, так называемого «малого» двора, был приставлен Елизаветой Петровной к будущему Петру III и его жене, Екатерине, для надзора за их поведением. Эти обязанности он выполнял столь неловко, что восстановил против себя обоих супругов. Он умер в Москве 25 апреля 1754 г.
1* Весь последующий текст письма до слов дружба сохранилась заключен в скобки.
2* Бейера.