Михаил Ломоносов: Ломоносов М. В. - Шувалову И. И., 28 марта 1754 г.

Получив от вашего превосходительства милостивый свыше моих заслуг в прочем на мое письмо ответ, только о том сожалею, что оно почтено ласкательным, в чем мне природа сама совсем почти отказала, и ежели где некоторое подобие покажется, то конечно не мои вымыслы, но только каких-нибудь обстоятельств внезапная буря принуждает. Всепокорнейшее мое прошение¹ к вашему превосходительству только ту силу имеет и намерение, чтобы я вашим милостивым благодеянием предостережен был в рассуждении тех должностей, которые наблюдать должно в рассуждении толь великой особы, к которой мое сочинение простирается.² первого. Г. Поповской свой перевод всех стихов Попиевых, несколько еще исправленных, сегодня чрез меня в Канцелярию для посылки к его сиятельству³ отдал. При сем вашему превосходительству принимаю смелость донести, что...^1* Однако мы — господа в комиссии,⁴ иной боится отрешить...,^2* чтобы не раздражать какого-нибудь знатного господина, иной говорит, что он беден, однако прошу меня извинить, не могу всех пристрастий и всех обстоятельств изобразить. Словом, с одного конца Академию хотят починивать, а с другого портят. Все сносно, только того нет тяжелее... видеться и засвидетельствовать, что я с глубоким почтением беспрестанно пребываю

¹ Упоминаемое Ломоносовым письмо его, которое Шувалов назвал «ласкательным», и ответ Шувалова на это письмо не разысканы. «Всепокорнейшим прошением» Ломоносов называет это же самое, неизвестное нам письмо к Шувалову.

² Вторая фраза публикуемого письма (начинающаяся со слов «Всепокорнейшее мое прошение...») недостаточно ясна и вызвала ряд противоречивых толкований. Особенно туманны, может быть даже сознательно завуалированы, слова: «...в рассуждении толь великой особы, к которой мое сочинение простирается». П. С. Билярский полагал, что «великая особа есть без сомнения императрица, которой Ломоносов хотел представить стихотворный перевод Поповского» (Билярский, стр. 261—262). По мнению П. П. Пекарского, Ломоносов говорил в данном случае не о стихах Поповского, а о своем «Слове похвальном» Петру I (Пекарский, II, стр. 578). К этому мнению присоединился и Л. Б. Модзалевский, считавший в связи с этим, что «великой особой» Ломоносов называл не Елизавету, а Петра (Акад. изд., т. VIII, стр. 104 втор. паг.). Слова «мое сочинение» исключает догадку Билярского. Нет никакого сомнения, что Ломоносов имеет в виду какую-то свою работу, причем весь смысл как разбираемой фразы, так и последующей заключается в том, что Ломоносов просит Шувалова быть своего рода придворным цензором этой работы, просмотреть ее не с точки зрения ее формы, а со стороны ее содержания и определить, соблюдены ли в ней требования, предъявляемые к сочинениям, которые «простираются» к «великим особам». Неясно, когда именно приступил Ломоносов к работе над «Словом похвальным» Петру I, но твердо известно, что к декабрю 1754 г. оно было еще не готово (ААН, ф. 3, оп. 1, № 523, л. 428 об.), а в таком случае не преждевременно ли было поднимать в марте месяце этого года вопрос о цензурном просмотре этого ненаписанного произведения? И что побудило бы Ломоносова говорить о нем эзоповским языком, заменяя столь часто упоминаемое им в других случаях имя Петра парафразой «великая особа»? Не естественнее ли думать, что Ломоносов писал Шувалову о своей «Древней российской истории»? Судя по отчетам Ломоносова, он в 1754 г. работал над ней много и написал, кроме посвящения и вступления, три первых главы (т. VI наст. изд., стр. 574). Посвящение (Ломоносов называл его «дедикацией»), к сожалению, не сохранившееся, и было, может быть, тем сочинением, которое, по выражению Ломоносова, «простиралось» к одной из «великих особ»: нет сомнения, что оно, по обычаю того времени, было адресовано либо самой Елизавете, либо кому-либо из членов царской семьи. Подобное предположение тем более правдоподобно, что императрица, как известно, была осведомлена об этой работе Ломоносова и высказывала некоторые пожелания по вопросу об ее стиле (там же). Интересовался историческими трудами Ломоносова и Шувалов.

³ «Его сиятельство» — президент Академии Наук К. Г. Разумовский. Предназначенный для отсылки ему оконченный перевод поэмы «Опыт о человеке» был выполнен по совету Ломоносова его учеником Н. Н. Поповским. О переводе первой части этой поэмы Ломоносов сообщал Шувалову 23 августа 1753 г. (письмо 32 и примечания к нему; об отношениях Ломоносова к Поповскому см. т. IX наст. изд., документ 386).

⁴ Комиссия, упоминаемая во второй, неполно сохранившейся части письма, была образована по ордеру президента от 26 февраля 1754 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 465, лл. 85—86). О деятельности этой Комиссии (Ломоносов называет ее «Комиссией для отрешения излишеств от Академии») см. документ 394 и примечания к документу 470, § 34.

^1* «в подлиннике несколько строк отодрано».

^2* Многоточие в первой публикации.