41
1754 ФЕВРАЛЯ 12. Л. ЭЙЛЕРУ
Viro celeberrimo atque incomparabili Leonhardo Eulero in Regia Academia Scientiarum atque elegantiorum litterarum Berolinensi meritissimo Directori, atque Mathematico Regio excellentissimo, Imperatoriae Academiae Scientiarum Petropolitanae et Regiae societatis scientiarum Londinensis membro, Michael Lomonosow
S. P. D.
Interrupti tam diu litterarum inter nos commertii nulla alia causa primo exstitit praeter eam, quae etiam Adjunctum Kotelnikow ante Lipsiam, tandem a[u]tem Berolinum adire coegit. Postea vero diversa prorsus a speculationibus negotia, quae interea temporis tractavi, nullam tulerunt occasionem Те, Vir celeberrime, per lit[t]eras allo quendi. Nam per tres annos in tentaminibus Physico-Chymicis ad excolendam colorum scientiam institutis totus fui. Nec labor incassum cecidit. Quandoquidem praeter ea, quae solutiones et praecipitationes mineralium variae suggerere potuerunt, facta ad tria usque millia experimentorum circa varios colores in vitris producendos non solum amplissimam materiam ad veram colorum theoriam condendam dederunt, verum etiam causa exstiterunt, ut ad opera quadratoria, sive ut vocant mosaica perficienda me accingerem. Factum specimen, quo imaginem B. Virginis repraesentavi, obtuli Augustae, cum anno 1752 Nominis illius solemnia celebrarentur. Placuit: et mihi calcar est additum. Nam die 16. Dec. anni ejusdem, celsissimi senatus auctoritate concessum est mihi privilegium ejusmodi opera et alia ex vitris coloratis producendi per triginta annos, soli, omnibus aliis exclusis et quatuor millia Rublorum data ad facilitandam constructionem officinae. Insuper liberalitas Augustae omnem meam spem, omnia merita longe superavit.
piscationes satis, sylvas ex abundanti habeam. Quatuor sunt rura, quorum proximum 64 werstes a Petropoli, remotissimum 80 distat. Hoc mari adjacet, illud fluviolis alluitur, ubi praeter domum atque officinam vitrariam jam conditam, molem et molendinam frumentariam et serrariam exstruo, supra quam observatorium meteorologicum autographum elevatur, quod descriptum proxima aestate Deo favente publici faciam juris. Jam intelligis, Vir celeberrime, me non alienatione animi tam diu litterarum commertium distulisse. Nam amicitiam Tuam semper maximi facio. Aequo igitur atque amico animo tarditatem litterarum mearum feras, obsecro, atque etiam huic excusationi locum praebeas: nam non solum Poëtam, Oratorem, Chymicum atque Physicum hic agere cogor; verum jamjam in Historicum fere totus abeo. Siquidem cum praeterlapso vere Mosquae aliquandiu diversarer, subscriptionem donationis exspectans; et Augustissima Autocrator alloquio suo me clementissime dignaretur, inter alia non ingratum sibi futurum fore significavit, si meo stilo historia patriae consignaretur. Redux igitur Petropolim, cum nuperam orationem meam conderem, saepe inter opus ipsum me in Rossiacis antiquitatibus mente peregrinantem depraehendi. Hinc non pauca praetermissa sunt, quibus descensum atmosphaerae superioris in inferiorem continua tranquillitate non raro subsequi debere luculentius assereretur. Sic multa non attigi, quibus vaporosa cometarum cauda prorsus destrueretur. Fateor me idcirco potius illa praeteriisse, ne magnorum virorum scripta invadendo sui ostentator viderer potius, quam veritatis scrutator. Haec ipsa ratio jam longo tempore prohibet, quominus meditationes meas de monadibus erudito orbi proponam discutiendas. Quamvis enim mysticam fere illam doctrinam funditus everti argumentis meis debere confidam; viri tamen, cujus erga me officia oblivisci non possum, senectutem aegritudine animi affigere vereor; alias crabrones monadicos per totam Germaniam irritare non perhorrescerem. Vale, vir incomparabilis, favoremque et amicitiam Tuam erga me continuare non desiste.
Dabam Petropoli die 12/23 Febr. 1754
Перевод
Мужу славнейшему и несравненному Леонарду Эйлеру, заслуженнейшему директору Берлинской королевской академии наук и искусств, выдающемуся математику императорской Петербургской Академии Наук и Королевского ученого общества в Лондоне, Михаил Ломоносов шлет нижайший привет.
Причиной столь длительного перерыва в нашей переписке было сперва то обстоятельство, которое заставило и адъюнкта Котельникова посетить сначала Лейпциг, а затем уже Берлин. В дальнейшем же чуждые теоретической работе занятия, которые я вел в это время, не давали случая письменно побеседовать с вами, славнейший муж. В течение трех лет я был весь погружен в физико-химические испытания, предпринятые для разработки учения о цветах.1 стеклах, дали не только огромный материал для истинной теории цветов, но и привели к тому, что я принялся за изготовление мозаик.2 Сделанный мною образчик, а именно образ божьей матери,3 я поднес государыне, когда в 1752 г. праздновалось ее тезоименитство. Он ей понравился, и я был сверх прежнего поощрен. 16 декабря того же года, по постановлению Правительствующего Сената, привилегия на производство таких и подобных же работ из цветного стекла была предоставлена на тридцать лет мне одному с запрещением этого всем прочим, и мне было пожаловано 4000 рублей на устройство мастерской. А кроме того щедроты государыни превзошли все мои надежды и все заслуги. 16 марта 1753 года всемилостивейшая императрица пожаловала мне в Ингрии 226 крестьян с 9000 югеров (принимая за югер площадь в 80 сажен в длину, 30 в ширину) земли, так что у меня достаточно полей, пастбищ, рыбных ловель, множество лесов, 4 деревни, из коих самая ближняя отстоит от Петербурга на 64 версты, самая дальняя — на 80 верст.4 Эта последняя прилегает к морю, а первая орошается речками, и там, кроме дома и уже построенного стеклянного завода, я сооружаю плотину, мельницу и лесопилку, над которой возвышается самопишущая метеорологическая обсерватория, описание которой будущим летом с божией помощью я опубликую.5 Итак, вы понимаете, славнейший муж, что я прервал нашу переписку на столь долгий срок не из-за какого-либо охлаждения к Вам. Я ведь всегда очень высоко ценил вашу дружбу. Итак, отнеситесь, прошу вас, дружелюбно и снисходительно к моей медлительности в переписке и примите сверх того еще и следующее извинение: я вынужден здесь быть не только поэтом, оратором, химиком и физиком, но и целиком почти уйти в историю. Прошедшей весной я провел некоторое время в Москве, ожидая подписи дарственной, и августейшая императрица, удостоив меня милостивейшей беседы, заявила, между прочим, что ей приятно будет, если я напишу моим слогом отечественную историю.6 7 я часто за самой работой ловил себя на том, что душой я блуждаю в древностях российских. Поэтому мною пропущено не мало убедительных доказательств того, что верхняя атмосфера при полном спокойствии должна нередко спускаться в нижнюю. Так же точно не коснулся я и многого, что совершенно разрушило бы представление о хвостах комет, состоящих будто бы из паров. Признаюсь, что оставил я все это и для того, чтобы, нападая на писания великих мужей, не показаться скорее хвастуном, чем искателем истины. Та же причина давно уже препятствует мне предложить на обсуждение ученому свету мои мысли о монадах. Хоть я твердо уверен, что это мистическое учение должно быть до основания уничтожено моими доказательствами, однако я боюсь омрачить старость мужу, благодеяния которого по отношению ко мне я не могу забыть;8 иначе я не побоялся бы раздразнить по всей Германии шершней-монадистов. Прощайте, несравненный муж, и не оставляйте меня вашим благоволением и дружбой.
Петербург 12/23 февраля 1754 г.
Примечания
3, лл. 361—362 об.).
Подлинник на латинском языке.
Впервые напечатано полностью (латинский текст и русский перевод) — Акад. изд., т. VIII, стр. 155—159.
Предшествующее письмо Ломоносова к Эйлеру было написано 27 мая 1749 г. (письмо 15). Таким образом, перерыв в их переписке продолжался около пяти лет. Он был вызван первоначально происшедшим в 1750—1751 гг. осложнением дипломатических отношений между Россией и Пруссией. Это и было то «обстоятельство», на которое намекает Ломоносов во вступительных словах своего письма. По этой именно причине в марте 1751 г. студент Академического университета С. К. Котельников, командированный за границу к Эйлеру для усовершенствования в математических науках, не получил паспорта для проезда в Берлин и был ввиду этого послан в Лейпциг к профессору Гейнзиусу. В Берлин он выехал только в июле 1752 г. (ААН, ф. 3, оп. 1, № 804, лл. 10, 12, 43). Те же осложнения затруднили, как видим, и почтовую связь с Берлином.
1 О работах Ломоносова в области теории цветов см. т. III наст. изд., стр. 550—552. Через два месяца после отсылки публикуемого письма.
«о теории цветов, подтвержденной физическими и химическими опытами» (Протоколы Конференции, т. II, стр. 302), но это собрание не состоялось, и речь была написана и произнесена Ломоносовым только в 1756 г. (т. III наст. изд., стр. 315—344).
2 Об организации Ломоносовым мозаичных работ см. т. IX наст. изд., документы №№ 44—61, а также письмо Ломоносова И. И. Шувалову от 15 августа 1751 г. (письмо 20).
3 Образ богоматери является первой мозаичной работой Ломоносова, которую он начал в 1751 г. и закончил в 1752 г.
4 Указ Сенату о пожаловании Ломоносову имения для устройства в нем мозаичной фабрики состоялся 15 марта 1753 г. (Акад. изд., т. II, стр. 66—67 втор. паг.).
5 О «самопишущей метеорологической обсерватории» Ломоносов докладывал в Академическом собрании 18 апреля 1754 г., предлагая произнести речь на эту тему в публичном собрании Академии (Протоколы Конференции, т. II, стр. 301—302), но это собрание, как уже сказано, не состоялось. Краткое сообщение об обсерватории было сделано Ломоносовым в очередном заседании Академического собрания 1 июля 1754 г. (там же, стр. 308—309). К вопросу о самопишущих метеорологических обсерваториях Ломоносов вернулся в § 83 своего «Рассуждения о большей точности морского пути, датированном 1759 г. (см. т. IV наст. изд., стр. 173).
6 «Древней российской истории» см. т. VI наст. изд., стр. 574.
7 Своей «недавней» речью Ломоносов называет «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» (т. III наст. изд., стр. 15—100 и 518). В процессе продолжительного и довольно бурного обсуждения этой работы в Академическом собрании Ломоносов выступил с письменными возражениями против теории строения кометных хвостов, предложенной Ньютоном (там же, стр. 157—177), чем вызвал недовольство некоторых академиков: «В особенности же не могут они простить ему, — писал Шумахер Эйлеру, — то, что в своих заметках он осмеливается нападать на столь знаменитых в ученом мире людей» (ААН, ф. 1, оп. 3, № 43, л. 34; Пекарский. Доп. изв., стр. 59—60). Откликом на это и являются слова Ломоносова о нежелании нападать «на писания великих мужей».
8 «Я боюсь омрачить старость мужу...» относятся к Христиану Вольфу, чья натуральная философия находилась в противоречии с материалистическими воззрениями Ломоносова, которые должны были получить полное свое выражение в его «диссертации» (см. т. I наст. изд., стр. 562—564; ср. также т. III, стр. 539).