I. Социальные истоки педагогических идей русских просветителей первой половины XVIII века
Изучение данного вопроса в историко-педагогическом плане было начато в дореволюционных исследованиях М. Булгакова, М. Владимирского-Буданова, В. В. Григорьева, М. И. Демкова, П. В. Знаменского, Д. Извекова, П. Ф. Каптерева, Н. И. Кедрова, С. А. Князькова, Н. А. Лебедева, П. П. Пекарского, С. В. Рождественского, С. С. Смирнова, С. М. Соловьева, М. И. Сухомлинова и др. Советские ученые (М. Т. Белявский, А. А. Буров, Ш. И. Ганелин, Э. Д. Днепров, Г. Е. Жураковский, В. И. Зиза, Н. А. Константинов, Н. Н. Кузьмин, Т. И. Куро, Е. Н. Медынский, Б. Н. Палкин, С. В. Папаригопуло, В. С. Румянцева, А. В. Смирнов, В. Я. Струминский и др.) осуществили исследование качественных изменений, произошедших в просвещении и педагогической мысли в результате петровских преобразований.
Для выявления социальных истоков и ведущих факторов, повлиявших на развитие педагогических идей русских просветителей первой половины XVIII века, мы использовали архивные материалы фондов, опирались на анализ законов по развитию просвещения в России, находящихся в “Полном собрании Законов Российской Империи”.
Анализ социально-экономической и исторической литературы (Е. В. Анисимов, М. Т. Белявский, Л. Н. Вдовина, Н. М. Дружинин, Б. Б. Кафенгауз, В. П. Лысцов, В. В. Мавродин, Н. И. Павленко, Б. А. Рыбаков, С. М. Троицкий, В. Л. Янин и др.) позволил нам сделать вывод о наличии определенных факторов, повлиявших на развитие русской педагогической мысли первой половины XVIII века. К ним мы относим изменения в экономической жизни России, бурное развитие внешних социально-политических связей; усиление внимания со стороны государства к вопросам науки, культуры, образования, осуществление качественного скачка в их состоянии; установление постоянных связей между русской, славянской и западноевропейской наукой и культурой, обучение за границей специалистов из России; развитие книгоиздательского дела; подготовка общественными деятелями особых проектов по переустройству школьного дела в стране; зарождение особого слоя людей, занимающихся педагогической деятельностью, заложивших основу для появления педагогических интеллигенции, роль в этом духовенства.
“Создается новый, в те времена решающий для промышленного развития страны, уральский горнозаводской район, и прочные позиции занимает мануфактура как форма крупного промышленного производства. Немаловажные успехи были достигнуты в усовершенствовании техники мануфактурного производства, … в кораблестроении, гражданском и военном строительстве.
В сельском хозяйстве развитие производительных сил наиболее четко отразилось в освоении новых земельных пространств, в попытках интенсификации земледелия и скотоводства, интродукции новых культур. Во второй половине XVIII века зарождается русская агрономическая наука” [1]. В данный период активизировалась торговля, создавались транспортные связи, что способствовало формированию всероссийского рынка, хотя экономическое и политической развитие России в это время происходило в рамках феодального способа производства, но в его недрах зарождались новые буржуазные экономические отношения.
Большие изменения фиксировались в социальной структуре общества. Благодаря деятельности Петра I, в первой четверти XVIII века утвердился абсолютизм, т. е. такая форма феодального государства, при которой власть полностью принадлежит монарху. Историки оценивают ее как открытую диктатуру дворянства (Е. В. Анисимов, Б. И. Краснобаев, Б. А. Рыбаков, А. М. Сахаров и др.).
Усилению роли России на мировой арене способствовало ее военное могущество. Петровская реформа армии и флота создала условия для решения внешнеполитических проблем.
Абсолютизм осуществил подрыв идеологической монополии церкви, лишил ее экономического и политического могущества, подчинил государству.
Развитие товарно-денежных отношений, рыночных связей потребовало не только осуществления реформ внутри страны, но и расширения экономических, политических, культурных связей России с западноевропейскими и восточными государствами. Посещение Европы позволило Петру I понять значение науки для развития страны. Как отметил академик П. Л. Капица [2], до XVI века история науки знала отдельных великих ученых: Пифагора, Архимеда, Авиценну. С XVI века начинают бурно развиваться естественные науки (астрономия, механика), благодаря коллективному творчеству ученых разных национальностей (поляка Коперника, датчанина Т. Браге, немца Кеплера, итальянца Галилея, англичанина Ньютона, француза Декарта, голландца Гюйгенса и др.). Это стало возможным и через достижение определенного уровня материального благосостояния людей, и через развитие средств связи между странами, и через изобретение книгопечатания. Одновременно происходил отрыв науки от церкви, создавались условия для развития науки на материалистической основе. К XVII веку научная деятельность нашла широкое распространение, появилась потребность в объединенной работе. В связи с этим во многих странах стали издавать периодические научные журналы, создавать Академии наук.
Для осуществления экономических реформ Петру I были нужны обученные национальные кадры. Для этого он использовал два пути: подготовку специалистов из числа русских людей за границей и создание собственной государственной системы образования. В дореволюционной литературе происходила значительная переоценка значения первого пути для России. Так, Е. К. Шмидт, раскрывая историю средних учебных заведений в стране, указывал на отсутствие сети гимназий как основы для подготовки просвещенных людей в России, на отсталость ее в этом направлении по сравнению с западноевропейскими государствами [3, с. 3-32]. А. Фишер, характеризуя образование в стране, писал, что “до конца XVII столетия Россия в отношении просвещения народного представляла обширную пустыню, над которой тяготели густые мраки мертвой, безмолвной ночи, и на которой кое-где Духовные Училища были единственными светлыми пунктами” [4].
На наш взгляд, более объективно подошел к оценке научных, культурных и педагогических связей России с Западной Европой Е. Замысловский. Он отметил, что, вступая в близкое общение с другими государствами, страна была достаточно самостоятельной и сама принимала деятельное участие в политической и культурной жизни западно-европейского общества. Передовые русские люди были далеки от безусловного преклонения перед цивилизацией европейских государств и оставались верными своей народности. “Не вернее ли искать объяснение исключительного господства западноевропейской цивилизации в русской жизни XVIII и XIX веков – не в несостоятельности Русского народа накануне реформы, а в том направлении, которое было дано великим преобразователем, и главное, в социальном положении высших классов русского общества, которые, вследствие развития крепостного права, более и более стали чуждаться низших слоев и забывать о своей народности и интересах своей земли?” [5].
П. П. Пекарский, анализируя состояние просвещения в России XVIII столетия, отмечал, что оно слагалось из двух моментов: киевской учености, перенесенной из Польши, и европейского просвещения, заимствованного из Голландии, Германии, отчасти Англии, Франции и даже Италии [6]. Рассмотрим первый момент. Состояние “киевской учености” изучено довольно многопланово как дореволюционными исследователями (М. Булгаков, В. Сиповский, А. И. Соболевский и др.), так и советскими историками педагогики (С. Д. Бабишин, М. Н. Закалюжный, Б. Н. Митюров и др.). ЮгоЗападная Русь, тесно связанная со славянскими народами Европы, представляла собой, по мнению современников, образованный край. В ней не чуждались наук, не считали их родоначальниками ересей. Напротив, там уже в XVI столетии пришли к выводу о том, что для ограждения русской национальности и православия от влияния Польши католичества необходимо открывать школы. “Для истории русского просвещения особенно важна школа, основанная в Киеве Богоявленским братством, которая в 1631 году была преобразована Петром Могилою в сравнительно высшее учебное заведение, и стала называться Киево-Могилянскою Коллегиею. Отсюда просвещение шло и на Северо-Восток. В 1633 г. патриарх Филарет устроил первое училище при Чудовом монастыре, известное под названием Патриаршей школы, единственное тогда во всем Московском государстве” [7].
в более поздний период. При организации академии Петр Могила взял за образец польские училища. Поскольку здесь духовенство держало в своих руках образование, то средневековая схоластика в польском образовании господствовала дольше, чем в остальной Европе. После реформации в европейских странах наука стала развиваться значительно быстрее, чем в Польше. Отсюда и различие, которое возникло к началу XVIII века в истории просвещения этих государств. Как только Петр I поставил политическую задачу о сближении России с образованной Европой, тотчас киевские ученые стали играть важную роль в российском образовании. Это было важно и потому, что в течение полутора веков Киевская академия участвовала в удовлетворении “умственных потребностей всей России”. Кроме того, по мнению М. Булгакова, “почти все лучшие преподаватели, появлявшиеся в ней когда-либо, хотя были тоже ее питомцы, но, оканчивая свое учение в Академиях и Университетах заграничных, приносили в нее оттуда все, что приобретали там лучшего… Из числа питомцев ее являлись тогда многие знаменитые ученые, содействовавшие просвещению отечественному многочисленными сочинениями” [8].
Представление об организации обучения в Киевской академии нам важно и потому, что в ней некоторое время учился М. В. Ломоносов. Его впечатления о системе образования в данном учебном заведении оказали влияние на сопоставительную оценку им состояния школьного дела в России и на Западе. Однако, как отмечают исследователи, в архивах не сохранилось никаких документов, относящихся к пребыванию М. В. Ломоносова в Киеве. Чрезвычайно противоречивы мнения ученых о причинах такой поездки.
Объяснение этого одни видели в стремлении юноши глубже изучить физику, философию, математику (М. Веревкин, Я. Я. Штелин); другие – в стремлении познать поэтическое и ораторское искусство (Е. Болховитинов); третьи – в желании глубже понять философию (С. Смирнов); четвертые – в изучении “русского говора” и естествознания (В. Аскоченский) и т. д. В принятии решения о поездке в Киев сыграл, вероятно, и тот факт, что во времена М. В. Ломоносова Московская академия находилась под исключительным влиянием киевских ученых (М. Булгаков, С. Смирнов). Кроме того, основанием для знакомства с Киевской академией могли служить и такие моменты, как древняя слава Киева как культурного центра; слава самой академии, из стен которой выходили передовые деятели, в т. ч. Богдан Хмельницкий, М. Смотрицкий, С. Полоцкий; попытка Феофана Прокоповича ввести преподавание математики, которой не обучали в Московской академии (В. В. Данилевский). Интерес вызывает и такой факт, что одним из любимых занятий воспитанников Киевской академии во время пребывания в ней М. В. Ломоносова было рисование, что впоследствии сказалось на его художественной деятельности.
Однако историки отмечали, что обучавшиеся в академии молодые люди жили в крайней бедности, существовали на случайные заработки, а чаще всего на “доброхотные подаяния”. “Великая бурса – так называлось помещение в пределах Киево-Братского монастыря, рассчитанное для проживания двухсот человек. Это все, что давала академия бесплатно своим воспитанникам” [9, с. 74]. Разочарование вызвала у М. В. Ломоносова и схоластическая система обучения, господствовавшая в академии, против которой он позднее решительно выступил.
Как показывают документы “Полного собрания законов Российской империи”, в последующие годы по идеологическим соображениям были приняты меры к ограничению польского влияния на Юго-Западную Русь. Так, 16 февраля 1728 г. за № 5238 опубликован указ “О запрещении Смоленской Шляхте посылать детей в Польшу для учения и о непропуске в Россию духовных особ Римско-Католического вероисповедания” [ПСЗ, т. VIII, с. 12-13]. В нем говорилось о том, что детей смоленской шляхты в Польшу ни для изучения наук, ни для других целей не пропускать; запретить приезд духовных лиц римской веры в Россию и строго следить за этим; шляхетских детей из Смоленска латинским и другим языкам, по их желанию, обучать в российских школах, “понеже таких школ в Москве и Киеве довольное число”. Было приказано немедленно возвратить из Польши обучающихся там детей смоленской шляхты.
“О мерах к обращению Смоленской шляхты от перемены Грекороссийского исповедания и о наказании за неисполнение предписанных в сем указе правил” ужесточает действия государства за невыполнение принятых решений по этому вопросу [ПСЗ, т. VIII, с. 72-75]. Приказывалось ксензов из Литвы не пропускать, не принимать их в домах, даже если они тайно придут и в другой одежде, чтобы “российских людей по Римской вере не исповедовал и не причащал, не склонял”. Смоленской шляхте вновь указывалось на запрет о посылке детей за рубеж в Литву и другие страны. Их можно было обучать лишь в Смоленских, Киевских и Московских школах. Если из них кто-то пожелает учиться за границей, “тех отпускать под присягою, брать поруки отцов и сродников сверх того, что тот там не останется”. Предлагалось уволить домашних римских учителей и инспекторов, разрешалось иметь их из числа российских подданных и веры греческого исповедания. “А школы в Смоленске завесть и быть им в городе при монастыре, и учителей брать из Киевских монастырей, из Московских школ по указам из Синода. Учеников учить Латинскому, Французскому и Немецкому языкам, а которые похотят быть в священниках, тех и Греческому языку. А на содержание тех школ давать из остаточных денег, … по пяти сот рублей в год”.
школа имела религиозно-церковный характер.
Однако уже тогда “наиболее интеллигентные русские люди” учились ценить науку вообще, не только церковную, божественную, но и светскую. Именно в этот период на Европу начинают смотреть в России как на школу, в которой можно обучиться и науке, и мастерствам. Исторически ситуация сложилась таким образом, что европейские государства имели более развитые формы просвещения.
Поэтому перед Россией встал вопрос об использовании исторического опыта стран Запада. Возникла проблема “европеизации” российского воспитания, образования. Петр I, выдвинув задачу образования общества на уровень государственной значимости, обратился к западноевропейской системе обучения. Среди значительных событий своего правления Петр I считал следующее: “Дал позволение всем своим подданным ездить во иностранные европейския государства для обучения, которое прежде было запрещено по казнью, и не только позволил на сие но еще к тому их принуждал” [РГИА, ОРФ, Т. А, р. I, д. 90-а, л. 115-116]. В 1697 г. пятьдесят царских стольников из знатных фамилий выехали в Англию, Голландию, Италию для изучения мореходного дела. В 1717 г. только в Амстердаме находилось около 70 “недорослей и школьников”, изучавших механику и судовое дело. Тогда же гардемарины познавали мореходное дело в Венеции, одновременно осваивали иностранные языки, юриспруденцию, медицину, искусство, живопись, архитектуру. Дети купцов обучались торговому делу и языкам. К. И. Арсеньев в своем исследовании народной образованности в России отмечал, что в эпоху Петра I “города Сен-Мало и Венеция были местами, куда обыкновенно назначались на жительство молодые русские дворяне, волею Монарха определявшие себя на службу морскую. Сам Государь непосредственно заботился о безбедном содержании за границею тех, которые должны были внести в Отечество свои новые знания” [10]. 18 декабря 1707 года был издан указ № 2178 “О даче иностранным посланникам в Москве и Российским послам в чужих краях жалования, и также десяти молодым Россиянам отправленным для образования в чужие краи” [ПСЗ, т. IV, с. 398-399].
В 1716 году последовала серия указов о посылке молодых людей для обучения за границей. Так, 18 января 1716 года было приказано выбрать в Москве в латинских школах пять человек “робят добрых, молодых”, знающих грамматику, для “посылки в Персиду при Посланике Господине Волынском для обучения языкам Турецкому, Арабскому и Персидскому” [ПСЗ, т. V, № 2978, с. 189]. Указами №2986 от 25 января 1716 года и № 2997 от 19 февраля 1716 года предписывалось в Кенигсберг для обучения немецкому языку послать 30 или 40 молодых подъячих, в том числе и “из Архангелогородской губернии 2 человека молодых робят добрых и умных, которые б могли науку восприять, а чтоб были летами от 15 до 20...” [ПСЗ, т. V, с. 200]. 2 марта 1716 года Указом № 2999 предлагалось отобрать в Петербурге из школьников “лучших дворянских детей” в количестве 60 человек, привезти их в Ревель и отправить по 20 человек в Венецию, Францию, Англию “для определения в морскую службу” (ПСЗ, т. V, с. 201). 11 февраля 1717 года в указе № 3067 вновь говорилось о посылке 27 молодых дворян в Венецию, часть из которых должна была учиться языкам, а другая – практике навигации “по разным судам, а именно: на каждое судно по одному человеку, и чтоб их сперва производили от нижняго чину” [ПСЗ, т. V, с. 489].
“яко богатой сокровищнице учености”, и немецкому, необходимому “для успехов в науках” и для связей о европейскими народам [ПСЗ, т. V, № 3375 от 23 мая 1719 г., с. 699-700]. П. П. Пекарский подметил, что в начале XVIII в. лица, которые обучались за границей, “употреблялись по большей части для переводов разных сочинений, касавшихся математики, мореходства, языкознания”.
Традиция Петра I по обучению части молодежи за границей была сохранена и в ломоносовский период. Сам М. В. Ломоносов, прошедший немецкие университеты, считал подготовку русских специалистов за рубежом делом государственной важности. Если при Петре I, в основном, посылались для обучения в европейских учебных заведениях дворянские дети, то первый русский академик рекомендовал для этого способных, талантливых юношей. За студентами, которые находились “в чужих краях”, велось постоянное наблюдение. Так, в РГАДА в фонде XVII “Наука, литература, искусство” мы обнаружили указ Сената от 6 сентября 1763 г. господину Куратору Адодурову с реестром обучающихся за границей. В нем сообщалось о том, что Зыбелин и Вениаминов обучаются в Кенигсберге медицине, жалованье получают по двести рублей, которое переведено им по 1 мая 1763 года. Ястребов и Рыбников возвращены в Санкт-Петербург в октябре 1762 г. и находятся в кадетском корпусе “при обучении классов”. “За худые проступки” отозван обратно Свинцов. В Швеции Карамышев и Афонин изучали натуральную историю, получая “жалованья по триста рублев”. В Англии в университете г. Глазова студенты Третьяков и Десницкий обучались математике, им платили “по четыреста по двадцати рублев”. В конце документа сделана приписка: “Все оные студенты российским министрам в тех местах препоручены” [РГАДА, ф. 17, ед. хр. 38 (2), л. 80-80 об.].
Сближение России с западноевропейскими государствами в политическом, военном отношении оказывало влияние на развитие страны в общекультурном и общепедагогическом плане. Долгое время перевес в воздействии имела Германия, Франция же влияла в меньшей мере, довольно часто опосредовано. А. Брикнер, изучая отношения России и Франции при Петре Великом, отмечал, что до половины XVIII века они не имели особенно важного значения. Не ранее как при императрице Елизавете Франция стала для России важной школой относительно литературы, нравов, обычаев, моды.
Деятельным сторонником сближения России с Францией был И. И. Шувалов. С 1757 года он переписывался с Вольтером, который писал историю Петра Великого. И. И. Шувалов приглашал в Академию Художеств французских мастеров, а также преподавателей в Московский университет.
Европеизация русского просвещения проявлялась не только через обучение молодых людей за границей. Она имела и другие формы. Одной из них было приглашение ученых и учителей в Россию для ведения научно-педагогической деятельности. Так, в Полном собрании законов мы нашли неоднократные указания на приглашение иностранцев “на русскую службу”. 7 мая 1795 г. распоряжением за № 1512 в Германию послан Матвей Попа для подбора кадров рудоплавных мастеров для последующего обучения ими русских людей [ПСЗ, т. III, с. 204]. Несколько немцев, греков, англичан приехали в Россию для занятий горным делом. В 1698 г. будучи в Лондоне, Петр I приказал отыскать хорошего преподавателя математики и морских наук, и ему был представлен профессор Абердинского университета Фарварсон. По приглашению царя он решился приехать на “русскую службу” [11, с. 48].
“О приглашении ученых людей в Российскую Академию наук и о выдаче, желающим ехать в Россию, нужных пособий” [ПСЗ, т. VII, с. 425]. 7 декабря 1725 г. указом № 4807 обнародовали распоряжение “О заведении Академии наук и о назначении президентом оной Лейб-Медика Блюментроста” [ПСЗ, т. VII, с. 553-554]. Кроме того, в первой половине XVIII века в России появилось довольно большое число домашних учителей-иностранцев, некоторые из них открыли свои школы.
Влияние европейской педагогики сказалось через проникновение в Россию “ученых пособий и умственных произведений” зарубежных авторов. Данная тенденция была заложена Петром I и сохранилась практически до конца века. Он приказал перевести на русский язык “сочинения иностранных ученых, наиболее достойные внимания или по глубокомыслию, или по практической пользе в общежитии”. Для этих целей содержались “нарочные переводчики” [ПСЗ, т. V, № 3276, 11 января 1719, с. 609].
Петр I, составляя наказ-инструкцию для воспитания и обучения царевича Алексея, приказал барону Гюйссену использовать книги Бунона “Общую историю”, Пуффендорфа “Введение в историю главнейших государств”, “О должности человека и гражданина”, Фенелона “Телемака”.
П. П. Пекарский при анализе используемых учебных пособий в России первой половины XVIII века выделил наличие среди них переводных работ. Так, в Московской славяно-греко-латинской академии греческий и латинский языки преподавались по грамматикам братьев Лихуды. Греческая грамматика была написана по руководству Константина Ласкаре, изданному в Венеции в 1673 году, а латинская составлена из разных учебников, выходивших в Греции и Италии. Первыми печатными пособиями для обучения иностранным языкам были книги, изданные в Голландии. В 1704 г. в Москве вышел “Лексикон троезычный, сиречь речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище”, составленный Поликарповым, дополненный Яворским, Краснопольским, братьями Лихудами. Им пользовались до 70-х годов XVIII века. Довольно широко была известна работа Пуффендорфа “Введение в историю замечательнейших государств”, как руководство “государственным людям” и как учебник для ознакомления молодежи с историей Европы, в котором отсутствовали излишние рассуждения, главное внимание уделялось анализу внутреннего состояния государств, причинам их возвышения и упадка и т. п. П. П. Пекарский называл эту работу первым в России руководством к всеобщей истории.
Мы считаем значительным событием в развитии русской и славянской педагогики проникновение в Россию учебных пособий Я. А. Коменского. Б. Н. Митюров утверждает, что “Великая дидактика” была известна Симеону Полоцкому. А. А. Чума, исследуя влияние идей великого чешского педагога на русскую школу, пришел к выводу, что книгами Я. А. Коменского пользовались в славянолатинских школах еще в конце XVII века. С некоторыми сторонами педагогической теории ученого были знакомы Федор Поликарпов, Леонтий Магницкий и др. Русские переводы учебных книг Я. А. Коменского были сделаны Глюком по указанию самого Петра I. Он мог с ними познакомиться во время путешествий по западным странам, когда интересовался не только экономическим, политическим состоянием этих стран, но и устройством школ и всей системы воспитания… Его не удовлетворяли старые схоластические методы, он ищет новых, более рациональных способов обучения. Вот почему он одобрительно отнесся к учебному методу Коменского и его учебникам, особенно к иллюстрированной детской энциклопедии “Мир в картинках”. В “Материалах по истории Имп. Академии Наук” указывается, что данная работа Я. А. Коменского была среди книг, по которым учился царевич Алексей. Она привлекала обширностью, энциклопедичностью. Петр I считал важным, что с ее помощью учащиеся могли знакомиться с различными видами техники, ремесел, труда. Кроме обращения детей к материальному и духовному богатству мира, книга Я. А. Коменского выполняла роль пособия для изучения иностранных языков. В ней отсутствовал “тяжелый” слог, который был характерным для изданий XVII - нач. XVIII вв.
“Великая дидактика” могла быть известна Л. Эйлеру, поскольку он рекомендовал для младших классов гимназии учебник Я. А. Коменского “Мир в картинках”. А. А. Чума обнаружил в крупных библиотеках нашей страны свыше 60 произведений педагога, напечатанных в XVII-XVIII веках. По инициативе М. В. Ломоносова впервые в России напечатали книгу чешского педагога “Orbis sensualium pictus”. Как свидетельствует Н. А. Пенчко, издание этой работы в 1768 г. не повторяло выпуска 1757 г., а было иным хотя бы по той причине, что являлось пятиязычным. В мае 1761 г. М. В. Ломоносов обратился в университетское правление “касательно отпуска из книжной лавки и выписывания из-за границы книг для гимназических учеников, которые чувствовали тогда в них великий недостаток” (П. П. Пекарский). В этот список он включил для среднего латинского класса “Orbis pictus” Я. А. Коменского. П. С. Билярский опубликовал запись в журнале Канцелярии АН от 12 декабря 1761 г., в которой говорится, что “коллежский советник Ломоносов приказал книжку Орбис Пиктус отослать к г-ну Котельникову при ордере и велеть оную на российский язык перевесть, кому он заблагорассудит”. А. А. Чума сделал предположение, что М. В. Ломоносов мог познакомиться с учебными книгами Я. А. Коменского в период обучения в Московской славяно-греко-латинской академии, в библиотеке которой они имелись. Экземпляр работы чешского педагога “Orbis pictus” был в личной библиотеке М. В. Ломоносова. Гений науки и просвещения, всесторонне знакомый с достижениями мировой культуры, М. В. Ломоносов не мог пройти мимо трудов Коменского, особенно его учебников.
На наш взгляд, научный интерес представляет сравнение в дореволюционной литературе М. В. Ломоносова с Я. А. Коменским.
У этих двух корифеев науки и просвещения есть много общего и в содержании их трудов, в их устремлениях и присущем обоим гуманизме. Л. Н. Модзалевский, оценивая Я. А. Коменского как основателя новой педагогики, подчеркнул, что его учение лучше всех других соответствует духу русской народности и что он напоминает М. В. Ломоносова с его устремлениями.
Рассматривая явление “европеизации” в истории просвещения России первой половины XVIII века, необходимо подходить к его оценке диалектически, т. е. видеть и положительные, и отрицательные моменты. На наш взгляд, ценным был культурный взаимообмен, который при помощи петровских преобразований приобрел целенаправленный характер. Происходило обогащение разных культур, осуществлялся поиск путей организации российского просвещения. Положительным был тот факт, что передовые люди России ориентировались в опыте западных государств, отбирали прогрессивное в нем. Они выступали против прямого переноса форм, методов просветительской деятельности, отстаивали идею учета самобытности и своеобразия русской действительности. Отрицательная сторона “европеизации” заключалась в том, что часть общества испытывала чрезмерное увлечение западноевропейской культурой.
Кроме того, некоторые специалисты, прибывшие в Россию, не являлись представителями настоящего просвещения русского народа, обвиняли его в невежестве, глупости, тупоумии. Этим самым тормозилось выдвижение талантливой молодежи из числа природных россиян. Естественно, что такая позиция нанесла вред делу образования в стране.
– начале XVIII вв. (С. Д. Бабишин, Э. Д. Днепров, Н. Н. Кузьмин, Е. Н. Медынский, Б. Н. Митюров, А. И. Соболевский и др.) показывает наличие такого уровня грамотности в стране, без которого невозможно было бы постигать науку в западноевропейских университетах. Об этом же свидетельствуют исследования по состоянию книжного дела в данный период (А. С. Зернова, А. В. Западов, М. В. Истрина, Е. С. Лихтенштейн, С. П. Луппов, А. Н. Неустроев, В. С. Свиденко, В. П. Семенников, Д. В. Тюличев и др.). Уже в дореволюционных работах указывалось на довольно широкое распространение грамотности и книжного дела в России в начале XVIII века. Так, А. И. Соболевский обращал внимание на то, что, несмотря на большое число пожаров, все же сохранилось много рукописных изданий XV-XVII вв. Они были написаны в разных местах – и в столице, и на Севере, и в Сибири. В росте гражданского книгопечатания светского по содержанию проявилось становление и развитие новой русской культуры XVIII века (Д. В. Тюличев).
Крупнейшими государственными издательствами в этот период являлись типографии Академии наук и Московского университета.
направления – научно-исследовательское, технико-прикладное, культурно-просветительское, педагогическое, – то им и была подчинена издательская работа. Универсальность тематики, типов изданий подтверждается перечнем ее печатной продукции. Академия издавала “научные и научно-популярные журналы, периодические сборники научных статей, научные доклады, учебники и научно-популярные книги, газету “СанктПетербургские ведомости” с приложениями к ней, календари, собрания сочинений, русские летописи и другую литературу по истории, азбуки, словари и разговорники, произведения художественной прозы и поэзии, драматические и оперные произведения, описания иллюстраций, уставы и руководства по военному делу, педагогические и нравоучительные сочинения, государственные указы и своды законов. Д. В. Тюличев обнаружил, что издания Академии наук в 40-х годах XVIII века составляли не менее 95%, и в 50-х годах – более 85% всех изданий гражданской печати [12]. Он считал правомочным отождествлять гражданское книгопечатание в России середины XVIII века и книгопечатание Академии наук этого времени. Для нас данное положение является существенным, поскольку именно издательская деятельность была одним из путей осуществления просветительской программы М. В. Ломоносова, работавшего в это время в Академии наук. В ее реализации большую роль сыграл выпуск популярной литературы, прежде всего естественнонаучной.
“Хотя большинство населения страны оставалось неграмотным, значительная часть не обученных грамоте в результате общения с людьми, читавшими научно-популярную литературу, тоже вовлекались в этот процесс. Русская православная церковь многократно требовала от правительства запретительных мер против печатания научно-популярных книг, иногда небезуспешно, но Академии наук преимущественно удавалось либо преодолевать такие попытки реакционных церковников, либо игнорировать их. В России, таким образом, распространялось новое естественно-научное мировоззрение” [12]. Специалисты считают период академического книгопечатания с 1741 по 1765 гг. ломоносовским, поскольку велика была роль ученого в определении его тематической направленности (С. П. Луппов, Д. В. Тюличев и др.).
Данные таблицы свидетельствуют о значительном росте выпуска книг и брошюр по естествознанию, медицине, истории, что и характеризовало основные направления научной деятельности ученых Академии. Примечателен и тот факт, что практически не выходила из типографии религиозная литература. К сожалению, недостаточно выпускалось книг по технике, культуре. Вероятно, этот пробел в какой-то степени восполнялся изданием работ по философии и этике.
Они свидетельствуют о том, что в этот период поступило в продажу литературы по истории (5756 экз.), языкознанию (5464 экз.), государству и праву (4040 экз.), естествознанию (3602 экз.), религии (4932 экз.) и др. Продано из этого числа больше всего книг по языкознанию (4406 экз.), художественной литературы (3262 экз.), государству и праву (2442 экз.), истории (2387 экз.), естествознанию (1666 экз.), этике (984 экз.), религии (719 экз.). Данные позволяют судить о том, что в этот период сформировалась многоплановость научных поисков в стране, проявилась светскость науки, что влияло и на формирование мировоззренческих позиций людей.
Показателем распространенности книжного знания являются и сведения о наличии богатейших библиотек как в монастырях (М. В. Кукушкина), так и в частных собраниях, например, А. П. Волынского, В. Н. Татищева, Ф. Прокоповича, Ф. Лопатинского и др. (С. П. Луппов; 693).
Следует отметить огромное значение для российского просвещения выход первых газет и журналов. А. Западов, исследуя историю русской журналистики, особо выделил роль М. В. Ломоносова в издании единственной в те годы русской газеты “СанктПетербургские ведомости”, сотрудником и редактором которой он был. В ней публиковались официальные сообщения из правительственных учреждений, материалы о деятельности Академии наук.
Как указывают П. Н. Берков, Н. С. Вертинский, Д. В. Тюличев, газета распространялась по подписке, выходила два раза в неделю, имела в год 104 выпуска. На наш взгляд, интерес вызывают данные о социальном составе подписчиков газеты: около 57% из них составляли военные, около 25% – чиновники статской службы (в эту группу Д. В. Тюличев включил и М. В. Ломоносова). Довольно широко расходилась газета среди недворянской интеллигенции [12, с. 110, 119], куда входили представители умственного труда, в том числе и учителя.
“Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие”. Он был основан по инициативе М. В. Ломоносова. Однако в нем ученый опубликовал всего три стихотворения и практически не участвовал в его выпуске. Мы проанализировали содержание изданных журналов и обнаружили, что во многих номерах публиковались педагогические материалы. Так, в апреле 1755 г. были напечатаны “Мысли нравоучительные”; в мае – “Правила воспитания детей” (перевод); в ноябре – перевод С. Порошина на тему “Благополучие человека зависит не от места”. В июле 1756 г. опубликовано “Письмо о произведении действий музыкою в сердце человеческом”; перевод С. Порошина “Размышления о долготе жизни человеческой” и т. п. В журнале помещались нравоучительные материалы, переведенные из работ Вольтера, Сократа, греческих и римских авторов. В них раскрывался исторический опыт воспитания детей у разных народов, выбор приемов поощрения и наказания молодых людей, специфика воспитания дочерей, о способах обращения с младенцами и т. п. Мы обнаружили несколько материалов, касающихся характеристики учителей: в феврале 1758 г. дан перевод с немецкого языка указаний “О избирании учителей к детям на дом”, а в июле 1759 г. опубликован перевод также немецкого материала “Разговор о вреде обществу от неискусных учителей”. Собственно педагогическая журналистика появилась в России с 1785 года, когда Н. И. Новиков выпустил “Детское чтение для сердца и разума”. Однако мы считаем, что необходимо провести специальное исследование по изучению педагогической направленности изданий России первой половины XVIII века. Мы согласны с Н. А. Бекетовой, П. Н. Груздевым, утверждавшими, что этим обогащалась русская педагогическая мысль, в нее вносились оригинальные взгляды, отличные от западно-европейской, особенно немецкой, педагогики. Потребность в изучении данной проблемы определяется также и тем, что журналы освещали вопросы, актуальные для своего времени. Однако важность поднятых ими тем не потеряла значения во многих отношениях и для современности.
Таким образом, развитию школы, просвещения, педагогической мысли в России первой половины XVIII века способствовали определенные социальные условия. Это выразилось в общем подъеме интереса к науке, знаниям, их прикладному значению. Распространение книг, появление журналов, обучение специалистов за границей способствовали постепенному повышению уровня образования в стране. Происходившие изменения в общекультурной жизни стран Европы нашли свое отражение и в России. Новая культура первой половины XVIII века, связанная с развитием буржуазных отношений, просветительства привнесла и новое понимание человека. Возрождение в эпоху Просвещения идей гуманизма ярко проявилось в понимании прогрессивными людьми идеала личности, взаимоотношений между человеком и обществом. Развитие философского, этического, литературного научного знания дало сильный толчок и питательную почву для обогащения педагогической мысли России XVIII века.
ПРИМЕЧАНИЕ
1. Очерки русской культуры XVIII века / Под ред. Б. А. Рыбакова. В 4-х т. - М.: МГУ, 1985-1988.
2. Ломоносов: Сб. ст. и мат-в / Отв. ред. В. Л. Ченакал - Л.: Наука, 1965. - Сб. 6.
– 1877. - №1.
4. Фишер А. О ходе образования в России и об участии, какое должна принимать в нем философия // Журнал Министерства народного просвещения. - 1835. - №1.
5. Замысловский Е. О значении XVII века в русской истории // Журнал Министерства народного просвещения. – 1871. - №12.
6. Пекарский П. П. Наука и литература в России при Петре Великом. Введение в историю просвещения в России XVIII столетия. – СПб: изд. АН, 1862. – Т. 1.
7. Сиповский В. В. Значение Петра Великого в истории русских школ // Семья и школа. – 1872. - №5.
– СПб.: тип. Жернакова, 1843.
9. Вишневский Д. Киевская академия в первой половине XVIII столетия. - Киев, 1903 г.
10. Арсеньев К. И. Историко-статистический очерк народной образованности в России // Учен. зап. второго отделения Имп. Академии Наук. – СПб, 1854.
– СПб.: тип. П. П. Меркульева, 1875.
– Л.: Наука, 1988.