Шапир М. И.: Ритм и синтаксис ломоносовской оды (К исторической грамматике русского стиха)

РИТМ И СИНТАКСИС ЛОМОНОСОВСКОЙ ОДЫ

(К исторической грамматике русского стиха)

За первые пять лет своего документированного существования русский 4-стопный ямб претерпел бо́льшие изменения, чем за последующие полтора столетия. Летом 1741 г. доля полноударных строк в одическом стихе Ломоносова достигала без малого 100%. Эта ритмическая система отвечала поэтическому вкусу автора и была им эстетически обоснована в «Письме о правилах российского стихотворства» (1739). Ситуация казалась стабильной, ничто не предвещало перемен, и тем не менее в самом непродолжительном времени ритмика русского стиха пережила революционные потрясения: к концу 1746 г. беспиррихийные строки у Ломоносова составляли уже немногим более 20%. Позднее, в 1750—1760-х годах, удельный вес стихов без пропуска метрических ударений снова несколько возрос (до 25—30%) и на этом уровне законсервировался вплоть до экспериментов А. Белого.

Норма полноударности, которую русский стих довольно строго выдерживал с середины XVIII по начало XX в., имела не столько языковую, сколько поэтическую природу (см. Шапир 1996г). В 1741 г. нарушение неустойчивого ритмического равновесия произошло не под давлением языка, а под воздействием одного-единственного слова, к которому были стянуты все смысловые линии хвалебной оды. Речь идет об имени собственном монаршей особы, восшедшей на русский престол 25 ноября 1741 г. Каждое упоминание Елисаветы влекло за собой один, а то и два пиррихия [Елисаве́тины заслу́ги (№ 176: 203)], и эти «высочайшие» пиррихии открыли шлюзы всем остальным¹. В свою очередь, узаконение 25—30-процентного уровня полноударности в классическом четырехстопнике от позднего Ломоносова до раннего Брюсова также не могло быть обусловлено требованиями языка: по данным К. Ф. Тарановского (1971, 426), среди спорадических 4-стопных ямбов в прозе полноударные формы составляют лишь 10,9%, и столько же их должно быть согласно теоретической модели — 11,3%.

Это значит, что своеобразие национальной поэтической традиции во многом обязано такому случайному и постороннему событию, как дворцовый переворот 1741 г. — не будь его, история русского стиха сложилась бы по-другому. Это касается не только звучания, но и значения стихотворной формы. Существовавший у раннего Ломоносова запрет на двухпиррихийные строки, которому в качестве художественной нормы ничто не помешало бы дожить, например, до пушкинской эпохи, сделал бы невозможными стихи типа Адмиралте́йская игла́ или Охо́тники до похоро́н (а таких в «Онегине» и «Медном Всаднике» около 10%). Увеличение или уменьшение доли полноударных строк хотя бы в полтора раза самым решительным образом отозвалось бы на содержании произведений, в корне трансформировав пушкинскую лексику и фразеологию (подробнее см. Шапир 1996г).

1. Здесь мне хочется пойти дальше и показать, что глубокая структурная перестройка русского 4-стопного ямба, начатая Ломоносовым под давлением обстоятельств в конце 1741 г., помимо фонетики и лексики затронула грамматику стиха: в первую очередь, синтаксис и, в меньшей степени, морфологию. Отвлеченно рассуждая, преобразование поэтического синтаксиса было совершенно неизбежным. Как известно, поэтике классицизма свойственно избегать кричащих противоречий между языковыми и стиховыми членениями². Но простое предложение значительно проще уложить в четырехударную строку, нежели в трех- или двухударную:  

Каждый из 10 стихов этой строфы насчитывает четыре ударения, и каждый в то же время является простым предложением.

Теперь представим себе, какие последствия должно было повлечь за собой распространение пиррихиев. С сокращением среднего числа тактов в строке, по всей видимости, автоматически сокращается и ее «синтаксический вес». Но чем меньшее синтаксическое содержание будет иметь каждая строка в отдельности, тем большее число строк станет покрывать синтаксическая единица и тем сильнее, следовательно, окажутся межстрочные синтаксические связи (подобно тому как в длинных размерах строки связаны слабее, чем в коротких). Всё это и в самом деле случилось со стихом Ломоносова: с середины 1741 г. до конца 1746-го полноударных строк у него стало почти на 80% меньше, и потому не приходится удивляться, что в «Первых Трофеях... Иоанна III» (август 1741) с концом простого предложения совпадает 66,5% клаузул, тогда как в «Оде на день рождения... Елисаветы Петровны» (декабрь 1746) таких клаузул всего 39,3%:  

4 простых предложения, образующие единый синтаксический период, складываются из 10 двух- и трехударных строк.

Для изучения эволюции межстрочных связей было бы желательно выработать более тонкий и чувствительный механизм, чем тот, что был найден Г. О. Винокуром в исследовании об онегинской строфе (1941г; Шапир 1990в, 346 примеч. 36; ср. Томашевский 1958б, 111—127; Пейсахович 1969) и позднее использован Тарановским (1975) при анализе одического десятистишия. Винокур ограничился тремя типами метрико-синтаксических построений: «1) Метрические границы <...> полностью совпадают с синтаксическим членением речи»; «2) Предложение продолжается и после метрического периода, но связь частей предложения, разделенных метрической границей, не является принудительной»; «3) Предложение не кончается и синтаксически не может быть окончено вместе с границей метрического периода, потому что принудительно требует продолжения» (1941г, 184—185; ср. Брик 1927, № 5: 33—34). Развивая идеи Б. И. Ярхо [см.: РГАЛИ, ф. 2186 (Б. И. и Г. И. Ярхо), оп. 1, ед. хр. 41, л. 35—36; Ярхо 1984, 215—216; Гаспаров 1969, 506—507; 1981б, 150—152], авторы недавней работы о межстрочных связях в верлибре сочли нужным различать по степени тесноты следующие межстрочные связи (в порядке их усиления): 1) на границе отдельных предложений (на точке и подобных знаках); 2) между сочиненными предложениями; 3) между подчиненным предложением и главным; 4) при причастных, деепричастных и прочих оборотах; 5) между однородными членами; 6) предикативную; 7) обстоятельственную; 8) дополнительную при косвенном дополнении; 9) дополнительную при прямом дополнении и 10) определительную (Гаспаров, Скулачева 1993, 29; ср. Скулачева 1989, 157; а также Taranovski 1963, 83—84).

1) между отдельными предложениями, не связанными союзом [Священный ужас мысль объемлет! // Отверз Олимп всесильный дверь (№ 27: 41—42)];

2) между отдельными предложениями, связанными союзом [<...> Там смертну хлябь разинул ад! // Но промысл мрак сей разгоняет <...> (№ 238: 27—28)];

3) между частями бессоюзного сложного предложения [Однако дух еще стремится, // Еще кипит сердечный жар <...> (№ 149: 151—152)];

4) между частями сложносочиненного предложения, связанными союзом [<...> Везде прославятся заслуги, // И свет щедрота удивит (№ 42: 165—166)];

5) между придаточными предложениями, не связанными сочинительным союзом [Смотри, тяжка коль Шведов страсть, // Коль им страшна Российска власть  22: 71—72)];

6) между придаточными предложениями, связанными сочинительным союзом [Нам <...> казалось <...> Что вихри в вихри ударялись // И тучи с тучами спирались <...> (№ 43: 85—86 и рядом)];

7) между главным и придаточным предложением [Здесь Днепр хранит мои границы, // Где Гот гордящийся упал <...> (№ 149: 191—192)];

8) при обособленных словах и оборотах [О коль прекрасен свет блистает, // Являя вид страны иной! (№ 42: 45—46)];

9) между не образующими словосочетания неоднородными членами предложения при отсутствии союза [Среди Геройскаго собора // Лучем божественнаго взора <...> (№ 261: 65—66)];

<...> что <...> он <...> Немейским львом покрыт // Или ужасную Егиду // Нося, врагов своих страшит <...> (№ 27: 192—193 и вокруг)⁵];

11) между обобщающим словом и однородными членами [Науки пользуют везде: // Среди народов и в пустыне <...> (№ 141: 227—228)];

12) между однородными членами при отсутствии союза [В ней зрятся истинны доброты, // Геройство, красота, щедроты (№ 27: 39—40)];

13) между однородными членами при наличии союза [<...> Услыши глас Россиян верных // И чисту искренность сердец! (№ 28: 133—134)];

14) между подлежащим и сказуемым [<...> // Дерзают в море за тобою (№ 141: 8—9)];

15) между членами словосочетания в случае их примыкания [<...> Со снегом таял купно лед // С любовью всех людей согласно (№ 24: 57—58; ранняя редакция)]⁶;

16) между членами словосочетания в случае управления в непереходных конструкциях [<...> Но их пороки исправляйте // Ученьем, милостью, трудом (№ 266: 166—167)];

17) между членами словосочетания в случае управления в переходных конструкциях [<...> В слезах от радости лобзает // Песок и мягкую траву (№ 261: 179—180)];

18) между членами словосочетания в случае их согласования [Великих, славных, несравненных // Участница Петровых дел (№ 189: 201—202)];

19) между компонентами сложных форм глагола [<...> // Мечем страшить и гнать врага (№ 21: 43—44)⁷];

20) между предлогом, союзом, частицей и словом или предложением, к которому они относятся [<...> От дружбы слишком нежной и — // От романтических старушек (М. Лермонтов, «Моя мольба», 1830)⁸].

Связи с 1-й по 7-ю я квалифицирую как слабые, с 8-й по 13-ю — как средние, с 14-й по 20-ю — как сильные (ср. Скулачева 1989, 57; Гаспаров, Скулачева 1993, 29). Теоретически возможны и более тесные связи, у Ломоносова и его современников не встречающиеся (ср. Шапир 1990д, 67 сл.; 1994б, 92 сл.; а также Кенигсберг 1994, 161—162, 180—181 примеч. 40—42; Taranovski 1963, 83; Гаспаров, Скулачева 1993, 25):

21) между частями неодноударного композита [<...> в <...> Библиотеке под зеленым пуле- // непробиваемым стеклом <...> (И. Бродский, «Мексиканский дивертисмент», 1975)];

22) внутри одноударного слова [<...> темнеет, заражаясь не- // одушевленностью, слепой <...> (И. Бродский, «Взгляни на деревянный дом...», 1993?)];

23) внутри морфемы или слога [<...> Жизнь невозможных частных лиц, // Интересующих милиц- // ию

За числовое выражение грамматической связи между стихами принимается ее порядковый номер по вышеозначенной классификации. При явной синтаксической или семантической неполноте отрезка речи, предшествующего клаузуле, этот коэффициент удваивается, ибо такая связь (я буду называть ее «удвоенной») носит сразу «перспективный» и «ретроспективный» характер (предыдущий стих отчасти предсказывает последующий, а последующий возвращает к предыдущему):  

Если между стихами есть несколько связей, их следует учитывать все:  

Сложив коэффициенты и разделив их сумму на число межстрочных границ, мы получим средний коэффициент межстрочной грамматической связности (S)¹⁰.

Были обследованы 22 светские оды Ломоносова, то есть все его произведения в этом жанре, написанные 4-стопным ямбом¹¹. Как показали подсчеты, по сравнению с оригинальными стихотворениями 1741 г. в одах, появившихся на свет спустя лет пять или десять, коэффициент S увеличивается чуть не вдвое: с 11,3 в оде на день рождения Иоанна Третьего (№ 21, август 1741) до 21,0 в благодарственной оде за оказанную сочинителю милость (№ 176, 1751; см. табл. 1 и 2). Зависимость тесноты межстрочных связей от густоты ударений в стихе не подлежит никакому сомнению. В почти беспиррихийных одах ле́та 1741 г. самому низкому коэффициенту синтаксической связности (в среднем по периоду 12,3) сопутствует самая высокая средняя ударность строки (реализовано 99,1% метрических ударений). В «Оде... на взятие Хотина» (1739), полный текст которой известен в редакции 1751 г., средняя ударность строки понижена (92,9%), а синтаксическая связность — повышена (S = 13,5). В одах, написанных с конца 1741-го по 1743 г., уровень ударности еще ниже (91,2%), и, соответственно, еще выше коэффициент синтаксической связности (14,2). На следующем этапе эволюции одического стиха Ломоносова (1745 — ноябрь 1746) ударность опускается до 83,9%, а коэффициент S S = 19,4). В последний период этот показатель вновь несколько падает (до 17,0) — не потому ли, что одновременно возрастает доля ударных стоп (до 80,9%)?

Упрочению синтагматических отношений между строками способствовала не одна только экспансия сильных связей, заметно потеснивших сначала слабые связи, а вслед за ними и средние — например, доля согласования от общего числа межстрочных связей летом 1741 г. составляла 0,4%, в первые два года после воцарения Елисаветы — 0,7%, в 1745—1751 гг. — 1,1%, в 1752—1763 гг. — около 1% (см. рис. 1 и табл. 2)¹². Не меньшее влияние на коэффициент S оказало также повышение употребительности «удвоенных» и «сложных» связей (напомню, что первые сигнализируют о семантико-синтаксической недостаточности текста, оборванного на клаузуле; вторые указывают на то, что через клаузулу проходит не менее двух связей). Доля удвоенных связей у Ломоносова увеличивается с 35,3% до 53,1% и затем сокращается до 48,6%; доля сложных связей увеличивается с 7,1% до 13,9% и в последний период сокращается до 9,8% (см. табл. 2)¹³.

Рис. 1. Динамика сильных, средних и слабых межстрочных связей
в ломоносовских одах 1741—1763 гг.

Налицо обратная количественная корреляция признаков (см. Ярхо 1997, 240—242): чем ниже средняя ударность строки, тем теснее грамматическая связь между стихами, и наоборот. Степень такой зависимости может быть измерена с помощью коэффициента корреляции r: при полной прямой корреляции r = +1, а при полной обратной r = –1. В нашем случае взаимозависимость признаков достаточно высока: коэффициент корреляции между ударностью и синтаксической связностью строк r = –0,96¹⁴.

2. Глобальное усиление межстрочных связей явилось не единственным синтаксическим следствием той ритмической реформы, которую породил дворцовый переворот 1741 г. Сплошные 4-ударные строки были выровнены как по числу ударений, так и по своей грамматической емкости:  

Очевидно, что одно и то же синтаксическое содержание у раннего Ломоносова в принципе готова была принять на себя любая строка. Конечно, даже в первых двух одах 1741 г. стро́фы, в которых 9 или все 10 клаузул совпадают с концом простого предложения, были не слишком многочисленны: их там около 20% — 9 строф из 44 (см. № 21: 31—40, 81—90, 141—150; № 22: 51—80, 151—170, 181—190). Но существенно, что после 1743 г. такие строфы, состоящие сплошь из «коротких», «отрывных периодов», хотя и рекомендуются по-прежнему в «Риторике» (Ломоносов 1952, 7: 124—125, ср. 40), но практически выходят из употребления: они составляют 1,5% — 5 строф из 336 (см. № 241: 111—120; № 260: 61—70, 211—220; № 261: 71—80; № 271: 301—310; ср. Иванов 1979, 185)¹⁵.

С тех пор как разноударность строк сделалась нормой, они перестали быть синтаксически эквивалентными даже in potentia. Это видно на примере предпоследнего десятистишия из оды Петру Феодоровичу (1742). Изначально по своей структуре оно мало чем отличалось от процитированного выше:  

г., Ломоносов изменил и ритмику, и синтаксис этого десятистишия. Уменьшение ударности строк и их синтаксическое расподобление усилило межстрочные связи в одних местах и ослабило в других:  

Синтаксические связи между строками, как видим, упрочились ненамного, но контуры строфического периода проступили гораздо отчетливее¹⁶.

Не последнюю роль в синтаксическом оформлении строфы сыграли союзные и бессоюзные связи. Винокур подметил, что в «Евгении Онегине» интонация исчерпанности иногда возникает и там, где она не оправдывается по смыслу (1941г, 189—194, 208—213). Но первым, кто осознал, какие возможности сулит кажущееся согласование стиховых и грамматических членений, был, по-видимому, Ломоносов: Храните праведны заслуги // И милуйте сирот и вдов, // Сердцам нелживым будьте други // И бедным истинный покров, // // Приязнь к другам нелицемерно <...> (№ 232: 121—126) и т. д. Это перечисление тянется до конца строфы, и потому соединительные союзы в строках 2-й и 4-й не могут расцениваться иначе, как желание создать иллюзию симметричности и завершенности четверостишия. С равным успехом Ломоносов пригонял фразу к метрической структуре заключительного шестистишия (3 + 3): <...> Чем дале бег свой простирает, // Тем больше вод в себя вмещает // И множество градов поит; // Разлившись, на поля восходит, // Обильный тук на них наводит // И жатвы щедро богатит (№ 43: 205—210; ср. № 176: 185—190)¹⁷.

В результате ритмико-синтаксической дифференциации строфы́ наметились метрические позиции, на которых, как правило, встречаются сильные связи, и те, на которых по большей части сосредоточены связи слабые. Вследствие этого одическое десятистишие превратилось в сложную синтаксическую структуру, первое описание которой попытался дать Тарановский: в десятистишии с рифмовкой AbAbCCdEEd «сильный интонационный перелом (так называемая синтаксическая пауза) на четвертой строке делит строфу на две полустрофы (4 + 6). Вторая полустрофа обнаруживает дальнейшую тенденцию к синтактико-интонационному членению на два трехстишия (3 + 3), но эта тенденция выявлена слабее, чем тенденция к распадению на полустрофы. Наконец, и первые полустрофы, как и вообще все четверостишия с перекрестной рифмовкой, обнаруживают тенденцию к членению на двустишия (2+2); из всех упомянутых тенденций — последняя самая слабая» (1966а, 107; Иванов 1979, 185—187; Постоутенко 1990, 45¹⁸).

Рис. 2. Синтаксический профиль строфы AbAbCCdEEd
в ломоносовских одах 1746—1763 гг.

Наше исследование, проведенное по новой методике и на более широком материале (12 од; 2700 строк), позволило уточнить и дополнить выводы Тарановского (см. табл. 3 и рис. 2¹⁹). Связи в строфе чередуются в таком порядке: сильная (S₁ = 28,9) — слабая (S₂ = 15,2) — сильная (S₃ = 25,3) — слабая (S₄ — средняя (S₅ = 18,9) — сильная (S₆ = 25,1) — слабая (S₇ = 11,1) — средняя (S₈ = 17,5) — сильная (S₉ = 29,3) — слабая (S₁₀ = 1,2). Все слабые связи слабее среднего коэффициента синтаксической связности, все сильные связи — сильнее, все средние — приблизительно ему равны (S = 18,2). Слабее всего сцеплены между собой отдельные строфы, четверостишие и шестистишие соединяются намного прочнее, еще теснее примыкают друг к другу трехстишия, а связь между двустишиями первого катрена уже сравнима со средним коэффициентом связности. Самые сильные связи внутри строфы — первая и последняя; они обрамляют межстрофную границу, в подавляющем большинстве случаев совпадающую с границей между отдельными предложениями.

Метрические единицы любого уровня, начиная со строфы и кончая строкой (см. Гаспаров 1981б, 164—166; Скулачева 1989), подчиняются общему правилу: слабые связи в них располагаются посередине, сильные — ближе к краям. При этом и строфа, и строка синтаксически асимметричны: первая связь слабее последней.

Хотя эта схема межстрочных связей в чистом виде не реализована ни в одной конкретной строфе, основные тенденции в организации строфического периода она передает адекватно:  

Однако этот четкий синтаксический ритм, кажущийся столь естественным, сложился, как уже говорилось, не сразу и не сам собой. В начальный период одическое десятистишие еще не имело отчетливой логико-грамматической структуры. Это легко можно видеть на графиках, отображающих синтаксический профиль некоторых произведений 1741—1743 гг. (см. рис. 3 и табл. 4, 5, 6, 7). Особенно показательны в этом отношении две ранние оды канонической рифмовки AbAbCCdEEd (см. рис. 3а и 3г). Строфический период в них непроявлен: кривая межстрочных связей сплюснута, и кажется, что кое-где она готова перейти едва ли не в прямую. Отклонения от величины S по большей части невелики. Так, на рисунке 3г, помимо синтаксической границы между строфами, сколько-нибудь выделяются лишь обусловленные ею тесные связи после 1-го и перед 10-м стихом, а также некоторое ослабление связей на границе четверостишия и шестистишия.

Процесс формирования строфического периода поддается количественной оценке. Параллельно с уменьшением средней ударности строки происходит увеличение амплитуды колебания синтаксической кривой: относительно среднего коэффициента межстрочной связности сильные связи становятся

Рис. 3. Синтаксический профиль строфы в одах раннего Ломоносова:
а) № 21, 1741 г., AbAbCCdEEd; б) № 22, 1741 г., aaBccBdEEd;
в) № 27, 1742 г., AbAbCCddEE; г) № 28, 1743 г., AbAbCCdEEd

еще сильнее, а слабые — еще слабее. Поэтому мерой синтаксической структурированности строфы может являться среднее отклонение (σ) от среднего коэффициента грамматической связности (см. табл. 1 и 2)²⁰. В произведениях, написанных летом 1741 г., это отклонение минимально — 4,7. После воцарения Елисаветы величина σ стремительно растет: 5,7 (конец 1741 — 1743) → 7,7 (1745 — ноябрь 1746) → 8,3 (декабрь 1746 — 1751). В последний период творчества (1752—1763) среднее отклонение опять становится меньше — 7,6, и в этом нетрудно усмотреть аналогию с эволюцией ритма ударений или тесноты межстрочных связей: по всем трем признакам у позднего Ломоносова наблюдается некоторая рецессия. Мы вправе сформулировать единую закономерность: чем больше у Ломоносова пиррихиев, тем крепче связаны строки и тем выше перепад между синтаксически сильными и синтаксически слабыми позициями. Как выясняется, обратная зависимость между амплитудой колебания и ударностью еще более высока (r = –0,98), чем прямая зависимость между амплитудой колебания и теснотой грамматической связи (r = 0,97).

3. Казалось бы, распространение пиррихиев должно было неминуемо наложить отпечаток, в том числе, на морфологию оды. Разные части речи имеют разную протяженность: местоимения и служебные слова короче, глаголы и особенно прилагательные длиннее (см. Гаспаров 1984б, 172—174 и др.; ср. Андреева 1969, 199)²¹ в одах Ломоносова в целом (см. табл. 9) у прилагательных — 2,1; у глаголов — 1,7; у существительных — 0,9; у наречий — 0,4; у местоимений — 0,2²². Еще показательнее морфология слов с двумя пиррихиями: почти на 70% они состоят из прилагательных и причастий [Благословенное начало (№ 149: 5)], еще на четверть — из существительных [Завоевателями быть (№ 241: 121)], а на все прочие части речи остается порядка 5%.

Из сказанного вроде бы следует, что канонизация пиррихиев должна была спровоцировать увеличение количества прилагательных и глаголов за счет других частей речи. Но это верно (да и то с оговорками) только в отношении имен прилагательных, которые действительно стали встречаться чаще, и в отношении наречий и местоимений, которые стали встречаться реже²³. Вопреки ожиданию доля существительных у Ломоносова не сокращалась, а росла — с 30,6% до 34,9%; инфинитивов и личных форм глагола, напротив, становилось всё меньше: в начале их было 17,9%, в конце — 14,5% (verba finita отчасти компенсировались непрерывным приростом деепричастий: у позднего Ломоносова их втрое больше, чем у раннего). Ясно, что напрямую с наступлением пиррихиев эти изменения увязаны быть не могут, но опосредованная связь между ритмикой и морфологией, мне кажется, всё-таки есть, и передаточным звеном между ними был синтаксис, а точнее размер простого предложения.

Поначалу оно обнимало в среднем 1,3 стиха, но потом удлинилось в полтора раза и с 1745 г. составляло около двух строк. Впрочем, как мы знаем, ударений, то есть фонетических слов, в стихотворной строке стало меньше, и потому было бы не лишним измерить длину предложения в словах. При такой единице измерения различие между ранним и поздним Ломоносовым оказывается не столь впечатляющим, но оно по-прежнему ощутимо: в одах 1741 г. простое предложение в среднем насчитывало примерно шесть — семь графических слов (6,5), а в одах 1745—1763 гг. — больше восьми (8,2). А если так, то длина предложения увеличилась не только благодаря удлинению слов, но и благодаря увеличению их числа. По всей вероятности, именно на удлинение синтаксической единицы были направлены «дополнительные» существительные и прилагательные: ведь слова этих частей речи выступают в функции сказуемых несравненно реже, чем глаголы, а следовательно, становясь более употребительными, они лишь наращивают объемы предложения. Одно из проявлений этого — многократные перечисления имен, попадающиеся у Ломоносова повсюду: <...> Счетает щастье и порода, // Пригожство, младость и любовь (№ 42: 39—40); <...> Тебя Монарши ждут чертоги, // Порфира, Скипетр и Престол (№ 43: 36—37); // И степи, и глубокий лес, // И нутр Рифейский, и вершину, // И саму высоту небес (№ 176: 171—174); // Богиня радостных сердец <...> (№ 238: 1—2); <...> Щедроты, веру, справедливость, // И с постоянством прозорливость, // (№ 266: 218—220) etc.²⁴

Из того, что Ломоносов удлинял предложение, не только нагружая его многосложными словами, но и увеличивая количество слов, напрашивается немаловажный вывод: так же как после воцарения Елисаветы поэт начал пропускать ударения там, где мог этого избежать (Шапир 1996г, 76), он стал аналогичным образом усиливать межстрочные связи и тогда, когда в этом не было необходимости. Подтверждением являются случаи деформации общеязыкового синтаксиса, сопровождающиеся резким усилением грамматических связей между стихами. В «Оде... 1757 года» Ломоносов говорит о Петре:  

Обычный порядок слов здесь нарушен. Во-первых, дополнения поставлены перед глаголами, что подчеркивает синтаксическую неполноту третьего из приведенных стихов. Во-вторых, все эти дополнения, связанные каждое со своим глаголом, собраны в одной строке, а сказуемые — в другой, то есть сразу в трех словосочетаниях главное и зависимое слово соотносятся не «по горизонтали», а «по вертикали»: все дополнения расположены над соответствующими сказуемыми. При нормальной синтаксической последовательности (...) мы имели бы на границе строк одну связь средней силы — между однородными сказуемыми без явной неполноты предыдущего текста. Но Ломоносов ухитрился через эту метрическую позицию провести три сильных связи между глаголом и прямым дополнением, и каждая из них при калькуляции требует удвоения в силу кричащей незавершенности фразы.

Это не единственный такой случай у Ломоносова. В оде 1752 г. поэт вспоминает день восшествия Елисаветы Петровны на престол:  

Здесь, как и в предыдущем примере, четырехмерность стихотворной речи буквально обнажена — каждое сказуемое стои́т ровно под своим подлежащим: (ср. Шапир 1995б). При обычном порядке слов соседние стихи были бы связаны как простые предложения в составе сложносочиненного целого — вместо этого у Ломоносова четыре предикативных связи, естественно, с неизбежным удвоением.

Усиление межстрочных связей в этих стихах не было для Ломоносова самоцелью. Он хотел вызвать определенное художественное впечатление, стремясь передать смятение чувств, охватывающих россиян при мысли, какой опасности подвергала себя Елисавета, ради них отважившаяся на захват власти²⁵. Чтобы выразить противоречивость эмоций, поэт отделил серию подлежащих от серии сказуемых, тем самым резче противопоставив слова внутри обеих групп. Прием оправдан, но возможность его применения была подготовлена теми ритмико-синтаксическими сдвигами, которые осуществились в поэзии Ломоносова к 1745 г. Прежде такое построение было для него неприемлемым, чему лучшим доказательством служат его ранние стихи. Дело в том, что стро́ки о смятении чувств заключают в себе автореминисценцию из «Оды на прибытие Ея Величества... из Москвы в Санктпетербург» (1742). Полный текст этого стихотворения был напечатан в 1751 г., но интересующее нас место (№ 27: 325—330), судя по всему, восходит к первой редакции, так как присутствует среди примеров в рукописной «Риторике» 1747 г. Нагнетая оксюмороны, автор живописует «бодрую дремоту», «явный сон» мысли:  

Один и тот же словесный мотив совсем по-разному преломляется синтаксически в 1742 г. и десятилетием позже.

Таким образом, более или менее самостоятельно, хотя и рука об руку, в ломоносовском стихе шли два процесса: понижение ударности и укрепление межстрочных связей. Эти ритмические и синтаксические инновации сказались на структуре строфы. С одной стороны, четко обозначились метрические позиции, притягивающие к себе сильные или слабые связи; с другой стороны, в составе десятистишия выделились частоударные и редкоударные строки, а также строки, на которых оказывалось предпочтение пиррихиям на второй стопе или на третьей (Тарановский 1966а; Гаспаров 1982а, 203 слл.). Чтобы понять историческое значение этих мутаций, достаточно вспомнить о генетической связи между одической строфой и онегинской (см. Пумпянский 1983а, 328; Тынянов 1929, 279—280; Квятковский 1966, 185—186; Гаспаров 1984а, 154; Сперантов 1996), которая, как продемонстрировали Шенгели (1921, 53—54; 1923, 111—113) и Винокур (1941г, 174—213), тоже представляет собой сложный ритмико-синтаксический период (ср. Чудовский 1915, 93—94; Гроссман 1924, 120—127; Тынянов 1929, 278—280; Поспелов 1960, 84—170; 1976; Лотман 1966, 21—25; Гаспаров 1989в, 142—144; Лотман 1990; Ляпин 2000). Однако первоначальный импульс у всех эволюционных процессов был один — переворот 1741 г. Исключительно благодаря ему уже к середине XVIII столетия русский стих предстал в своем классическом обличье: его явная парадигматичность была ритмически преодолена, скрытая — лишилась синтаксической мотивировки (ср. Шапир 1995б).

Примечания

¹ 

² См., например, «L’Art poétique» Буало (I, 27—30, 105—106, 137—138); ср. Кенигсберг 1994, 170, 184 примеч. 73.

³ Римская цифра слева указывает порядковый номер ритмической формы по классификации Г. А. Шенгели (1921, 43): I; II ; III; IV ; VI ; VII. Еще две формы — V и VIII  — у Ломоносова, как известно, не встречаются.

⁴ 

⁵ Это так называемый силлепс — фигура, предполагающая нарушение грамматических норм (частный случай солецизма). Сходный оборот есть у Г. Батенькова: Не жди из гроба воскресенья, // В грязи валяясь вещества, // Алкая в ней увеселенья // («Тюремная песнь», 1828).

⁶ Примыкающими к главному члену словосочетания считались несогласуемые слова и формы: наречия, инфинитивы, деепричастия и компаративы.

⁷ Ср.: Подаждь, да Россов Обновитель // (№ 42: 192—193; ранняя редакция). Связь между компонентами оптатива (да // будет) накладывается тут на связь между подлежащим и сказуемым (ср. в окончательном тексте: Подай, чтоб Россов Обновитель // В потомках вечно жил своих).

⁸ <...> Примера многим лишь щедротам // Не смеет скудна дать вода <...> (№ 176: 93—94), то есть «лишь скудная вода не смеет дать примера многим щедротам». Ср. в одической строфе Батенькова (на границе между четверостишием и шестистишием!): <...> Во сне покоился или // <...> («Тюремная песнь»).

⁹ Арабская цифра справа указывает на коэффициент грамматической связности. Его удвоение призвано отразить то обстоятельство, что связь между двумя стихами, когда первый из них непременно требует продолжения, теснее, чем в случае его подлинной или мнимой речевой завершенности:  

Препозиция придаточного предложения (<...> <...>) заставляет ожидать появления главного предложения, но не наоборот:  

¹⁰ Предлагаемая методика вынужденно ограничивается грамматическими аспектами связности и лишь косвенно затрагивает семантические (поскольку учитывается содержательная незавершенность фразы, разорванной между стихами). При необходимости можно сделать поправку на фразеологический аспект связности, различая свободные и клишированные сочетания, как то: Здесь же она явно перегнула // Палку // В ранг ненужно-личных отношений (Д. А. Пригов, «Женщина в метро меня лягнула...», 1981). Труднее было бы в рамках той же классификации принять в расчет все виды собственно стилистической связи между стихами, то есть разного рода повторы, параллелизмы, парцелляцию и т. п., например:  

В синтаксическом отношении связь на границе строф квалифицируется как наиболее слабая, но анафора и эллипсис, отсылающие к предыдущему предложению, делают эту связь теснее (см. Иванов 1979, 185). Ср. фонетический повтор, также работающий на повышение связности: <...> В долинах раздаются клики: // «Великая Петрова Дщерь <...>» (№ 141: 116—117). Повтор этот отнюдь не случаен: лики? // Великая Елисавет <...> (№ 189: 93—94). Попытка охватить все эти явления в рамках одной работы затемнила бы основной предмет исследования и сделала наши подсчеты непомерно громоздкими.

¹¹ В анализе и статистической обработке этого материала принимала участие Е. А. Зак.

¹² Отмечу, что предикативные связи у Ломоносова ведут себя не как средние, а как сильные (ср. Гаспаров, Скулачева 1993, 29): все виды межстрочной связи средней силы после 1751 г. активизировались, в то время как предикативная связь (так же как обстоятельственная, дополнительная или определительная) стала встречаться реже.

¹³ — от общего числа межстрочных границ.

¹⁴ Формулу, по которой определяется коэффициент r, можно найти в комментариях к работе Б. И. Ярхо (1997, 278 примеч. 64).

¹⁵ Заслуживает внимания тот факт, что все 5 строф принадлежат поздним одам Ломоносова (1759—1763).

¹⁶ Ср. также два варианта начала «Оды... на день рождения... Петра Феодоровича». Версия 1742 г.:  

В окончательном тексте 1751 г. удлинившееся дополнение (от зла → от напастей 

¹⁷ Интересно также проследить динамику союзной и бессоюзной связи при однородных членах предложения: до 1743 г. и после 1751-го они чаще связываются бессоюзно, а с 1745 по 1751 г. преобладают союзные связи: в одах, посвященных Иоанну Третьему, связи, образованные при помощи союзов, относятся к бессоюзным как 9: 91; в первых четырех одах, адресованных Елисавете, — как 48: 52; в одах 1745 г. и ноября 1746-го — как 54: 46; в одах, написанных с декабря 1746 по 1751 гг., — как 61: 39; в одах 1752—1763 гг. — как 44: 56.

¹⁸ В строфах этой конфигурации 6 женских стихов и 4 мужских. Все 4 мужских клаузулы стремятся совпасть с концом предложения. Тарановский объяснял это тем, что, когда фразы «заканчиваются ударным слогом, интонационные сигналы звучат <...> более веско» (1966а, 108 сл.). Этим, по мнению исследователя, и был вызван отказ Ломоносова от строфы Хотинской оды (aBaBccDeeD«Риторикой»: «В окончании периодов всегда пристойнее поставить ударение на другом или на третьем складу от конца последнего речения <...> На последнем складу стоящее только прилично в вопрошениях и в повелениях, а в прочих случаях слуху неприятно» (1952, 7: 244—245). Обилие восклицательных и вопросительных предложений в языке ломоносовской оды (Эйхенбаум 1922, 8) — их там около трети (Андреева 1969, 200, 204) — побуждает задаться вопросом, нет ли каких-нибудь различий в распределении этих предложений, во-первых, внутри строфы и, во-вторых, в одах, начинающихся с мужского и с женского стиха.

¹⁹ Пунктир на графиках соответствует величине коэффициента S.

²⁰ Среднее отклонение устанавливается следующим образом:

²¹ Под прилагательными здесь и далее подразумеваются также причастия и порядковые числительные.

²² Сопоставляя наши данные с приведенными у М. Л. Гаспарова (1984б), необходимо иметь в виду, что таблицы 8 и 9 регистрируют употребительность у Ломоносова не фонетических, а графических слов.

²³  → 1,8% → 2,2% → 2,8% → 2,3%).

²⁴ С усложнением синтаксической конструкции и удлинением периода может быть связано также повышение процентного содержания служебных слов.

²⁵ В «Кратком руководстве к красноречию» Ломоносов наставлял: «Весьма возвышается слово смешением страстей, и для того славные авторы нередко представляют одного человека, двумя <...> противными страстьми объятого» (1952, 7: 201 сл.).

Таблица 1
Межстрочные грамматические связи в одах Ломоносова (по произведениям)

Межстрочные грамматические связи в одах Ломоносова (по периодам)

Структура грамматических связей в одическом десятистишии AbAbCCdEEd
(№№ 43, 44, 141, 149, 176, 189, 232, 238, 241, 261, 266, 271)

Структура грамматических связей в десятистишии AbAbCCdEEd (№ 21, 1741; 21 строфа)

Таблица 5
aaBccBdEEd (№ 22, 1741; 23 строфы)

Таблица 6
Структура грамматических связей в десятистишии AbAbCCddEE (№ 27, 1742; 44 строфы)

Структура грамматических связей в десятистишии AbAbCCdEEd (№ 28, 1743; 15 строф)

Морфология пиррихиеобразующих слов в одическом языке Ломоносова (в %)

Таблица 9