ПОДВОДНОЕ ЦАРСТВО И МОРСКОЙ ЦАРЬ В ПОЭМЕ «ПЕТР ВЕЛИКИЙ»
В первой песне поэмы М. В. Ломоносова «Петр Великий» (1761 г.) строки 170—220 посвящены подводному царству и морскому царю. В них описаны пышные чертоги из кораллов и витых раковин, создан величественный образ владыки, подобного «волнам седым», богато одетого, сидящего на троне из янтаря и жемчуга, с порфирой и сапфирным скипетром; упомянуты сирены и чудища морские. Естественно, что такая красочная картина — единственная в русской литературе XVIII в. — привлекла внимание исследователей, которые увидели в ней отражение поэтичности устного народного творчества. Впервые на это указал А. Н. Соколов: «...в образе Морского царя русский поэт восходит ... к колоритному образу русских былин и сказок, которые хорошо были знакомы уроженцу нашего Севера, столь богатого фольклором».1 Такого же мнения придерживается С. Ф. Елеонский: «Обрисованный Ломоносовым в поэме „Петр Великий“ мифический образ Нептуна, несмотря на свое античное имя, походит, пожалуй, больше на морского царя русских былин (или сходных по сюжету сказок)».2 Однако это положение требует фактической проверки.
Действительно, как доказывают современные литературоведы и фольклористы,3Ломоносов хорошо знал русскую устную поэзию: пословицы,4 песни (даже не зафиксированные собирателями), плачи, сказки, былины (до нас дошли выписки, сделанные им, вероятно, из цикла о Садко: «Насад, звончаты гусли, понизовной, низовской» и т. д.). В 50-х годах XVIII в., ко времени замысла поэмы, фольклор становится предметом научных изысканий Ломоносова. В рукописях этого периода сохранились материалы с сопоставлением античных и славянских богов (заготовки для «Древней российской истории», «Российской грамматики», а может быть, Ломоносовым подготовлялся словарь синонимов для специальной работы по мифологии). В таблицах, или «нотах», подчеркивается соответствие античных божеств русским фольклорным образам: Нептун — царь морской, Тритоны — чуда морские и т. п.5
В русском народном творчестве эпизод встречи героя с подводным владыкой фигурирует в произведениях о Садко (былины и сказки), а также в сказочных повествованиях о водяном царе и чудесном бегстве.6
Новгородская былина о Садко, особенно в 3-й части (подводное царство), весьма архаична и сохранилась довольно плохо (возможно, что этот мотив был внесен в эпос из сказки).7 Опубликовано всего около 40 вариантов, которые распадаются на несколько групп, причем наиболее полными и художественными являются беломорские и олонецкие тексты; в образцах фольклора из других районов эпизод встречи с морским царем подчас вовсе отсутствует.
Былина о Садко считается наиболее характерной именно для Севера, но архангельских записей ее сравнительно мало, хотя сделаны они от крупных мастеров, таких, как Г. Л., А. М. и М. С. Крюковы — представители трех поколений знаменитой семьи сказителей. Два варианта опубликовал А. Марков.8 В трехтомном собрании А. Д. Григорьева «Архангельские былины и исторические песни» на 424 номера приходится лишь один текст «Садко», снабженный следующим примечанием: «Старину о Садке Е. Д. Садков считал своим долгом знать ввиду носимой им самим фамилии».9 Одна былина опубликована в «Трудах музыкально-этнографической комиссии» (т. I, М., 1906, № 17). Развернутый вариант дала М. С. Крюкова (Былины, т. II, № 78); в репертуаре М. Д. Кривополеновой сюжет о Садко не зафиксирован.
Ни в одной из известных записей нет описания подводных владений и внешнего облика царя. Обычно певцы только констатируют встречу героя с морским повелителем (который всегда именуется в былинах морским царем), изредка упоминают белокаменные палаты (в чем можно видеть дань эпической традиционности). Даже М. С. Крюкова, имевшая склонность к развертыванию в обширное повествование отдельных эпизодов, лишь намеченных у других сказителей, ограничивается при рассказе о появлении Садко на дне моря двумя скупыми строками (№№ 415 и 416):
Во ту пору, во то времецко царь морьской же всё
Он сидел, сидел на троне-то на царьском-то.
Исключение составляют варианты олонецкого исполнителя А. П. Сорокина, записанные дважды: сначала П. Н. Рыбниковым (более поэтический текст) и позже А. Ф. Гильфердингом. У Сорокина наличествуют броское пейзажное изображение подводного царства, игры волн и краткое описание внешности царя. В. Я. Пропп высоко оценивает художественную деталь, введенную сказителем; не вызывает сомнения она и у Р. С. Липец, которая допускает возможность влияния былины на картину И. Е. Релина «Садко в подводном царстве».
А волной-то бьет, паруса рвет
..............
Проснулся Садке во синем море,
Сквозь воду увидел пекучись красное солнышко,
Вечернюю зорю, зорю утреннюю.
Увидел Садке, — во синем море
Стоит палата белокаменная,
Заходил Садке в палату белокаменну:
Сидит в палате царь морской,
Голова у царя как куча сенная.10
В поэме Ломоносова встречаем:
И воду вихрями крутят и к верьху бьют
(Стих 184).
Ни мразы, ни Борей туда не досягают,
Лишь солнечны лучи сквозь влагу проницают.
(Стихи 209, 210).
Возможно, что поэтическое описание солнечного луча, пронизывающего водную толщу, пришло к Сорокину из литературы. Он был грамотным человеком, общался с различными людьми: в его избе останавливались проезжающие, которых он развлекал пением старин. Как указывает А. Ф. Гильферинг, Сорокин «имел склонность к сочинительству», привнесению дополнительных моментов, пробовал распевать сказки в виде былин. Тем не менее при разработке почти совсем неизученной проблемы взаимоотношения творчества Ломоносова с устной поэзией11 следует так или иначе принять во внимание близость художественных деталей произведений северного сказителя и великого русского писателя.12
Записей сказок о Садко совсем мало;13 в них и в немногочисленных вариантах повествований о герое, опускающемся на дно моря,14 нет не только величественного, но даже в какой-либо мере подробного описания подводного царства и его владыки. Любопытное сопоставление имеется в одной из сказок собрания А. Н. Афанасьева (без указания места записи): Иван-царевич видит, что в подводном мире «и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет»,15— последняя деталь весьма отдаленно перекликается с поэтическим штрихом Сорокина.
Итак, при описании подводного царства в поэме «Петр Великий» Ломоносов лишь в самом общем плане отталкивался от русских былин и народных сказок; создавая эпическое произведение по канонам XVIII в., он привнес в него обязательный мифологический элемент и традиционную торжественную тональность. А. Н. Соколов подчеркивает, что «Ломоносов подходит к мысли о замене античной мифологии в русской эпической поэме мифологией отечественной или во всяком случае о равноправии обеих мифологических систем. Там, где в картине моря Ломоносов рисует мифологический образ, он опирается на русское народное творчество, оставляя имя Нептуна в качестве метонимического, по теории Феофана Прокоповича, обозначения моря».16 Такое новаторство не было до последнего времени правильно понято, и даже В. Г. Белинский, не говоря уже об А. Н. Пыпине, именно в этом видел причину творческой неудачи писателя и незавершенности поэмы. „Понятно, — замечает Белинский, — почему Ломоносов не кончил своей дикой, напыщенной поэмы: у него было от природы столько здравого смысла и ума, что он не мог кончить подобного tout de force воображения, поднятого на дыбы“».17
своего времени.
Примечания
1 А. Н. Соколов. Очерки по истории русской поэмы XVIII и первой половины XIX века. М., 1955, стр. 107.
2 С. Ф. Елеонский. Литература и народное творчество. Пособие для учителей средней школы. Учпедгиз, М., 1956, стр. 55.
3 П. Н. Берков. 1) Ломоносов и народное творчество. «Научный бюллетень Ленинградского университета», 1945, № 4, стр. 33—36; 2) Ломоносов и фольклор. В кн.: Ломоносов. Сборник статей и материалов, II. Изд. АН СССР, М.—Л., 1946, стр. 107—129; М. К. Азадовский. История русской фольклористики. Учпедгиз, М., 1958, стр. 88.
4 Г. И. . 1) Русское народное поэтическое творчество как материал филологических работ Ломоносова. «Известия АН СССР. Отделение литературы и языка», 1957, т. XVI, вып. 2, стр. 158—168; 2) Антиклерикальная поэзия Ломоносова и русские народные пословицы. «XVIII век», сб. 3, Изд. АН СССР, М.—Л., 1958, стр. 65—90.
5 М. В. Ломоносов, Полн. собр. соч., т. 7, Изд. АН СССР, М.—Л., 1952, стр. 709.
6 Андреев. Указатель сказочных сюжетов по системе Аарне. Изд. Русск. геогр. общ., Л., 1929, № 313, стр. 28.
7 В. Я. Пропп—109; А. М. . Былины Севера, т. II. Прионежье, Пинега и Поморье. Изд. АН СССР, М.—Л., 1951, стр. 793—794; Р. С. Липец. Местные мотивы в былине о Садко у М. С. Крюковой и других сказителей. В кн.: Былины М. С. Крюковой, т. II. Изд. Гос. литературного музея, М., 1941, стр. 719—767.
8 Беломорские былины. М, 1901, № 21, стр. 135—139; № 95, стр. 491—493.
9 Т. II, Изд. Чешской Академии наук и искусства, Прага, 1939, 24 (236), стр. 190.
10
11 Библиографию вопроса см.: Г. И. Бомштейн. Роль Ломоносова в истории русской этнографии и фольклористики. В кн.: Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии, вып. I. Изд. АН СССР, М., 1956 (Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР, Новая серия, т. XXX), стр. 85.
12 П. Н. Берков отмечает наличие в поэме непосредственных отголосков народной поэзии; так, слово «ветер» дважды дано с эпитетом «буйный» (Ломоносов, Сборник статей и материалов, II, стр. 113).
13 Ончуков. Северные сказки. СПб., 1908, № 90, стр. 241—243.
14 См., например: А. М. Смирнов 280 и 281, стр. 728—733.
15 А. Н. Афанасьев. Народные русские сказки в трех томах, т. 2. Гослитиздат, М., 1957, № 222, стр. 187.
16 А. Н. . Очерки по история русской поэмы XVIII и первой половины XIX века, стр. 107—108.
17 Белинский, Полн. собр. соч., т. VII, Изд. АН СССР, М., 1955, стр. 110.