О похвальныхъ словахъ Ломоносова (*).
(*) Изъ Разсужденiя, читаннаго въ торжественномъ собранiи Общества любителей Россiйской Словесности.
Всеблагое Провиденiе, по недоведомымъ судьбамъ своимъ, иногда являетъ мiру людей великихъ, предназначаемыхъ для внезапнаго и быстраго распространенiя чудесныхъ переменъ въ порядке духовной натуры. Такiе люди счастливо достигаютъ цели своей необыкновенными путями. Они уклоняются отъ господствующихъ правилъ и мненiй, преодолеваютъ препятства, и разливаютъ вокругъ себя лучезарный светъ новаго ученiя. Исторiя наукъ свидетельствуетъ, что часто одна догадка служитъ основанiемъ такой мысли, отъ которой проистекаютъ безчисленныя следствiя.
Представимъ себе пространный садъ, коего большая часть лежитъ въ запустенiи: тамъ возносятся гордыя дерева, отъ небреженiя одичавшiя; здесь, густо переплетшiеся кустарники ждутъ руки прилежнаго домостроителя, которой искусно умелъ бы отделить засохшiя ветви отъ здоровыхъ; инде возникаютъ младыя леторосли принужденно растущiя на земле имъ чуждой; въ другомъ месте пестреютъ цветы между крапивою и тернiемъ. Таковъ былъ вертоградъ Россiйской словесности до временъ Ломоносова. Надлежало начертать новой планъ, исторгать, очищать, насаждать, устроивать, приводить все въ порядокъ. Великiе труды предлежали будущимъ деятелямъ; но какихъ можно было надеяться успеховъ безъ наставленiй мудраго руководителя? Явился Ломоносовъ.
въ С. Петербургской академiи и по всей справедливости заслужили себе признательность учеными своими сочиненiями. Но все человеческiя сведенiя остаются почти безполезными, когда кругъ действiя ихъ тесно ограниченъ, и когда нетъ способа распространить ихъ въ народъ; a единственнымъ къ сему средствомъ служитъ языкъ отечественный, для каждаго вразумительный и каждому любезный. Латинской языкъ былъ общимъ письменнымъ въ целой Европе, въ среднiе веки по влiянiю Папской власти, a после возрожденiя наукъ потому что онъ открывалъ сокровища просвещенной древности. Ученые люди необходимо должны были упражняться въ немъ со всею неутомимостiю; скажу более: Муроты и Еразмы даже блистали искусствомъ своимъ въ Латинскомъ красноречiи. Но я спрашиваю: где науки принесли более пользы; тамъ ли где знанiя были исключительнымъ уделомъ только людей ученыхъ, или тамъ где наследованная отъ древнихъ и вновь прнобретенная мудрость посредствомъ природнаго языка разсыпаема была для всехъ вместе съ цветами отечественнаго красноречiя? Когда новые языки доведены уже были до совершенства у разныхъ народовъ; тогда и польза наукъ и утехи словесности соделались общимъ достоянiемъ. Познавши выгоды просвещенiя, и мы по необходимости должны учиться древнимъ и новымъ чужестраннымъ языкамъ, однакожъ не для того единственно чтобы чисто выражать на нихъ свои мысли (ибо въ еромъ успехи наши были бы мало полезны, a усилiя и тягостны и вредны), но чтобы прнобретаемыя посредствомъ чужихъ языковъ знанiя распространять въ своемъ отечестве. Мне прежде всего упомянуть бы надлежало, что народъ независимый, могущественный и знаменитый, употребляющiй свой собственной языкъ во храмахъ молитвенныхъ и въ домахъ своихъ, въ судилищахъ и въ стане военномъ, долженъ гордиться имъ, какъ твердою оградою своего благосостоянiя; но речь моя клонится единственно къ пользе просвещенiя. Ломоносовъ будучи искусенъ въ Латинскомъ языкъ, на которомъ сочинилъ онъ несколько ученыхъ разсужденiй, постигъ великимъ умомъ своимъ, что гораздо славнее, быть законодателемъ и первымъ образцомъ въ словесности отечественной, нежели смешаться въ толпе писателей ново-латинскихъ, и что гораздо полезнее учить и восхищать безчисленное множество своихъ согражданъ, нежели быть вразумительнымъ только для ученыхъ.
Обозревая исторiю витiйства, я уже показалъ, въ какомъ состоянiи найденъ Ломоносовымъ языкъ Россiйскiй. Тогдашнiе ораторы и писатели безъ разбору употребляли слова богослужебнаго языка и гражданскаго; проповеди и учебныя сочиненiя пестрились ненужными словами и фразами чужестранными; правила Славянской грамматики не могли служить руководствомъ для познанiя свойствъ языка Россiйскаго. Надлежало сперва определить различiе между словами книжными и употребляемыми въ разговорахъ; надлежало показать, въ какомъ случае соединять должно одни съ другими, не делая странной пестроты въ слоге; надлежало составить грамматическiя правила. Все сiе Ломоносовъ исполнилъ, и такимъ образомъ утвердилъ языкъ на прочномъ основанiи. Одна правило объ употребленiи словъ соответственно стилю было бы достаточною виною къ прославленiю его безсмертнаго имени, хотя можетъ быть внезапная мысль подала ему случай къ сему важному открытiю, подобно какъ упадшее съ дерева яблоко вразумило Невтона къ объясненiю притягательной силы въ системъ всемiрной.
Вознамерившись разсмотреть похвальныя слова Ломоносова, я долженъ былъ упомянуть о заслугахъ его въ Россiйскомъ языкъ; ибо читая прекрасную прозу его, пленяясь стройными и звучными перiодами, удивляясь изяществу реченiй, непростительно было бы потерять изъ виду хотя на одну минуту, что самъ онъ былъ творцемъ своего красноречiя. Правильному расположенiю могъ онъ научиться въ школе; древнiе и новые ораторы и латинская риторика преподали ему наставленiе въ искусстве предлагать матерiю свою такимъ образомъ, чтобы содержанiе речи удобно напечатлевалось въ памяти слушателей и читателей. Но и здесь неоставлю безъ замечанiя, что Ломоносовъ умелъ остеречься отъ техъ затейливыхъ подразделенiй школьныхъ, которыя многосложностiю своею затрудняютъ ходъ речи. Мы увидимъ, какая простота въ порядке, какая правильность въ частяхъ слова, и какая въ предложенiи ясность отличаютъ ораторскую прозу нашего витiи. Но да будетъ мне позволено еще остановиться надъ теми пособiями, которыми онъ руководствовался въ незабвенныхъ трудахъ своихъ. Въ описанiи жизни его упомянуто, что находясь въ родительскомъ домъ, онъ читалъ церковныя книги; вотъ главной источникъ, откуда разумъ его почерпнулъ свой богатства. Нетъ сомненiя, что многихъ словъ онъ невыразумелъ; но слухъ его заблаговременно привыкъ уже къ прекраснымъ Славянскимъ выраженiямъ, которыя навсегда остались въ его памяти, и коихъ смыслъ после уже объяснился для него самъ собою. Смело утверждаю, что сiе, по видимому весьма неважное обстоятельство и отъ многихъ у насъ небрегомое при воспитанiи: юношества, послужило основанiемъ учености Ломоносова. Посмотримъ далее на его упражненiя и сведенiя: прежде нежели объявилъ себя писателемъ, онъ постарался приобрести необходимо нужныя для того познанiя; учился древнимъ и новымъ языкамъ, читалъ классическихъ авторовъ, занимался разными науками и даже художествами. Изъ примеровъ, которыя переводилъ онъ для своей Риторики, изъ самыхъ похвальныхъ словъ, о которыхъ я говорить намеренъ, и вообще изъ всехъ его творенiй очевидно открывается, что онъ любилъ техъ древнихъ писателей, по которымъ все новейшiе образовали свои дарованiя, a отнюдь неприлеплялся къ мелочной словесности чужестранной, хотя и въ его уже время мода предписывала, законы своимъ поклонникамъ, и заставляла ихъ почитать мишуру за чистое золото. Воспомянувъ о славе авторовъ, онъ говоритъ: "Счастливы Греки и Римляне передъ всеми древними Европейскими народами. Ибо хотя ихъ владенiя разрушились, и языки; ихъ изъ общенароднаго употребленiя вышли; однако изъ самыхъ развалинъ сквозь дымъ, сквозь звуки въ отдаленныхъ векахъ, слышенъ громкой голосъ писателей, проповедающихъ дела своихъ Героевъ... Кто о Гекторе читаетъ безъ рвенiя? Возможно ли безъ гнева слышать Цицероновъ громъ на Катилину? Возможно ли внимать Горацiевой лире, не склонясь духомъ въ Меценату, равно какъ бы онъ нынешнимъ наукамъ былъ покровителемъ {См. о пользе книгъ церковныхъ.}?" Вотъ куда устремлялъ онъ свое вниманiе, и всему ученому свету известно, что Ломоносовъ не тщетно произносилъ имена сихъ мужей великихъ! Такой человекъ зналъ истинную имъ цену, и конечно по убежденiю разума и по чувству сердца восхищался безсмертными ихъ произведенiями, онъ желалъ, чтобы и Россiйская словесность могла подобными же хвалиться, желалъ и повторилъ страшную, непреложную истину, что съ паденiемъ природнаго языка не мало затмится слава всего народа {Тамъ же.}. При такой уверенности и обладая такимъ богатствомъ приобретенныхъ познанiй, могъ ли онъ ослепиться ложнымъ блескомъ суемудрiя, нерадящаго о благе отечественнаго языка, могъ ли уклониться отъ истиннаго пути, ведущаго къ пользе и славе?
Каждая добродетель покарана въ особливой части, и все сiи части, искусными переходами соединенныя одна съ другою, составляютъ содержанiе похвальнаго слова. Изъ простой мысли, что все обитатели Россiи веселятся въ день восшествiя на Престолъ Елисаветы и прославляютъ ея благодеянiя, Ломоносовъ умелъ составить великолепное начало приступа, роскошно убраннаго цветами красноречiя, изобилующаго картинами восхитительными и пленяющаго слухъ доброгласною полнотою перiодовъ. Витiя возноситъ съ собою слушателей до высоты недосягаемой и показываетъ мысленнымъ взорамъ ихъ прекраснейшее зрелище; "Тамъ со благоговенiемъ предстоя олтарю Господню чемъ священный, съ куренiемъ благоуханiя возвышаетъ молитвенные гласы и сердце свое къ Богу о покрывающей и украшающей церковь Его въ тишине глубокой; инде при радостномъ звукъ мирнаго оружiя достигаютъ до облаковъ торжественные плески Россiйскаго воинства, показующаго свое усердiе къ благополучной и щедрой своей Государыне. Тамъ сошедишсь на праздничное пиршество градоначальники и граждане въ любовной беседе воспоминаютъ труды Петровы, совершаемые ныне бодростiю Августейшей его Дщери; инде по прошествiи плодоноснаго лета, при полныхъ житницахъ, ликуя скачутъ земледельцы, и простымъ по усерднымъ пенiемъ Покровительницу свою величаютъ. Тамъ плаватели покоясь въ безопасномъ пристанище, въ радости волненiе воспоминаютъ, и сугубымъ веселiемъ день сей препровождаютъ; инде по пространнымъ полямъ Азiйскимъ, разъезжая степные обитатели, хитрымъ искусствомъ стрелы свои весело пускаютъ, и показуютъ, коль они готовы устремить ихъ на враговъ своея Повелительницы. Обвороженный слушатель забываетъ, что предлагаемыя описанiя включены здесь единственно для наполненiя приступа; какъ богатый мыслями витiя умеетъ дарованiемъ своимъ оправдать сухiя и можетъ быть слишкомъ пренебрегаемыя правила риторики объ искусственномъ распространенiи слова. Посмотримъ далее на ходъ и связь мыслей. Обитатели Россiи веселятся; Академiя радуется, приноситъ Благодетельницъ своей благодаренiе, прославляя Монаршескiя Ея добродетели. Такимъ образомъ витiя довелъ насъ до своей матерiи. Казалось бы, что ничего уже более не остается, какъ исчислять доблести Государыни; но Ломоносовъ находитъ возможность еще доставить намъ сладостное удовольствiе приличнымъ употребленiемъ прекраснейшей риторической фигуры {Прохожденiя.}. Ни слушатели, ни читатели не возроптали бы на витiю, когда бы онъ выразилъ мысль свою только сими словами: не буду говорить о великихъ предкахъ Елисаветы и о блистающей лепоте лица Ея, и поспешу представить душевныя Ея доброты. У несравненнаго Ломоносова сiя мысль изъ малаго потока становится величественною рекою, гордо, но спокойно текущею между отлогими берегами. Внимайте чудесному его красноречiю.
"Для того описалъ бы я ныне вамъ младаго Михаила, для стенанiя и слёзъ прадедовъ нашихъ приемлющаго съ венцемъ царскимъ тяжкое бремя поверженныя Россiи, обновляющаго разсыпанныя стены, сооружающаго разоренные храмы, собирающаго расточенныхъ гражданъ, наполняющаго расхищенныя государственныя сокровища, исторгающаго корень богоотступныхъ хищниковъ Россiйскаго престола и Москву отъ жестокаго пораженiя и глубокихъ ранъ исцеляющаго; изобразилъ бы я ныне премудраго и мужественнаго Алексiя, бодрымъ своимъ духомъ ободряющаго Россiю, начавшую паки двигать свои мышцы, утверждающаго благополучiю подданныхъ спасительными законами, полни военною наукою, церковь истребленiемъ ереси, простирающаго победоносный мечь свой на Сармацiю, и Россiя издревле принадлежащiя великiя княжества праведнымъ оружiемъ Россiи возвращающаго представилъ бы я Петра именемъ великаго, делами большаго, влiянною себе отъ Бога премудростiю просвещающаго Россiю и мужествомъ вселенную устрашающаго, единою рукою мечь и скипетръ обращающаго, къ художествамъ простирающаго другую, правленiемъ всехъ земныхъ монарховъ, трудами рабовъ своихъ превосходящаго, искореняющаго невежество, и науки насаждающаго, наполняющаго новыми полками землю и моря новымъ флотомъ покрывающаго, военные свои законы собственнымъ примеромъ утверждающаго, и славу свою со славою отечества до небесъ возносящаго; начерталъ бы я въ умахъ вашихъ Героиню прекрасную, Августейшую Екатерину, среди варварскихъ набеговъ, среди гремящаго оружiя, среди шумящихъ ядръ, непоколебиму духомъ, премудрому Государiю Премудрые советф дающую, венчаему потомъ его рукою, пресеченныя смертiю предпрiятыя дела многотрудившагося Россiйскаго Геркулеса на рамена свои приемлющую: но слово мое къ собственнымъ добродетелямъ и достоинствамъ Монархини нашея поспешаетъ; на нихъ единыхъ истощить всю свою силу, неисчисляя подробно, но токмо знатнейшiя представляя. Того ради неизображаю словомъ блистающiя лепоты лица ея, являющiя прекрасную душу, ни сановитаго возраста Мовархине приличнаго, ни величественной главы къ ношенiю венца рожденной, ни устъ щедроту исторгающихъ, ни очей воззренiемъ оживляющихъ. Ибо ко всемъ человеколюбивая Государыня взоръ свой обращаетъ. Всякъ видитъ, всякъ въ умъ своемъ изображаетъ, что такъ великiй Петръ обращалъ свои очи, взирая на обновляющуюся Россiю; такъ произносилъ свой голосъ, укрепляя воинства и ободряя къ трудамъ подданныхъ такъ, простиралъ свою руку, учреждая художества и науки, повелевая устроить полки и брани и выходить флоту въ море; такъ возносилъ главу, въезжая въ побежденные грады и попирая поверженное неприятельское оржiе; толь бодро шествовалъ, осматривая свои начинающiяся стены, строящiеся корабли, исправляющiеся суды, и среди моря со дна возстающiя пристани и крепости; не представляю внешнихъ Монархини нашея достоинствъ, но внутреннiя душевныя токмо, изобразить потщусь Ея дарованiя, которыхъ лику предходитъ любезное Богу, любезное человекомъ благочестiе, крепкое утвержденiе государствъ, красота венцевъ царскихъ, непостыдная надежда во брани, неразрывное соединенiе человеческаго общества."
Отсюда начинается описанiе благочестiя, a въ следъ за нимъ и другихъ мною выше упомянутыхъ доблестей Императрицы Елисаветы. Исчислять ли мне все красоты сего похвальнаго слова, где витiя напитанный чтенiемъ Цицерона и младшаго Плинiя сыплетъ щедрою рукою цветы восхищающаго красноречiя, повторять ли взыванiя торжествующей Россiйской Церкви къ пресветлому Жениху своего престолу, Церкви украшенной аки невеста венецъ брачный, блистающей порфирою и златомъ и показующей ему свое великолепiе, напоминать ли вещанiя Россiи къ Елисаветъ? представлять ли живое изображенiе дщери Петровой, съ крестомъ въ деснице шествующей къ отеческому престолу? Сравните прекраснейшiя места сiи, сравните обращенiя, вопрошенiя и другiя фигуры нашего витiи съ красноречивейшими местами y Римскихъ ораторовъ, и скажите, не славно ли быть ученикомъ толь великихъ наставниковъ {Сicer. I. 7 Nunc te patria et cet. -- Verr. VII. Ipse inflammatus scelere . - Catil. IV. 6. Videor mоbi hanc urbem videre et cet. -- Plin. paneg. XVII. 1. 2. - c. З7. Vos, Albani tumuli et. cet.}? Повсюду ясно открывается, что Ломоносовъ шелъ по следамъ ихъ, руководствовался ихъ примерами и въ ораторскихъ движенiяхъ, и въ возвышенности мыслей, и въ выборъ словъ, и въ доброгласномъ расположенiи перiодовъ. Я могу показать места, где онъ не только подражаетъ древнимъ, но даже заимствуетъ y нихъ мысли, присвоиваетъ ихъ посредствомъ разнообразныхъ измененiй, и облекаетъ ихъ великолепною одеждою Россiйскаго слова. Кто не видитъ Траянова панегириста, на примеръ, въ следующемъ начертанiи человеколюбiя Императрицы Елисаветы? "Когда возвышенная до толикой высоты власти и величества, которой уже человеческое могущество превзойти не можетъ, крайнимъ къ подданнымъ своимъ, снисходительствомъ превыше смертныхъ жребiя восходитъ {Cui nihil ad agendum faftigium superest, hic uno modo crescere potest, si se ipce submittit, securus magnitudinis suae. " И далее: "отличается человеколюбивая Государыня наша отъ великаго множества окружающихъ ея подданныхъ не кичливымъ воззренiемъ, не уничтожительнымъ гласомъ, не страннымъ повеленiемъ, но прекраснымъ величествомъ, тихою властiю, благороднымъ снисходительствомъ и некоторою божественною силою вливающею несказанную радость въ сердца наши {Ununi ille se ex nobis, et hoc magis excellit atque eminet, quod unum ex nobis putat. Paneg. c. 2.}. Обращается при вратахъ пресветлаго ея дому не ужасъ и трепетъ {Obversabatur foribus horror et minae. Pan.}, но кроткое человеколюбiе, привлекающая сердца всехъ милость, и надежный стражъ величества верная любовь подданныхъ {Quanto nunc tutior, quanta securior eadem domus, postquam ejus non crudelitatis, sed amoris excublis, non solitudоne et clauftris defenditur?... Discimus experimento, fidelissimam esse eustadiam prineipis ipsius innicentiam. Cap. 42. лицомъ шествуютъ {Ciи и подобныя имъ слова могли иметь особливое действiе надъ теми, которые помнили Бирона. Плинiй гораздо явственнее показываетъ разность между Траяномъ и его злыми предшественниками. Смотри cap. 48 и 49.}".
Перейдемъ ко второму слову {Оно произнесено 26 Апреля 1756.}, въ которомъ Ломоносовъ прославляетъ безсмертные подвиги Петра Великаго. То же богатство въ мысляхъ главныхъ и вспомогательныхъ, то же красноречiе, то же искусство въ расположенiи перiодовъ! Помазанiе на царство Императрицы Елисаветы, говоритъ онъ, столь же дивно, сколь дивно было ея рожденiе, ознаменованное Полтавскою победою. Витiя нашъ тщательно ловитъ все возможные случаи, позволяющiе ему воспользоваться стяжанiемъ любимыхъ образцовъ своихъ. Къ самому началу приступа онъ умелъ привязать любезную для слушателей своихъ мысль Плинiеву: "Хотя бы еще кому сомнительно было, отъ Бога ли на земли обладатели поставляются, или по случаю, державы достигаютъ; однако единымъ рожденiемъ великiя Государыни нашея увериться о томъ должно, видя, что она уже тогда избрана была владычествовать надъ нами {У Плинiя: Ac si adhuc dubium, fuоsset, forte casuque, rectores terris, an aliquo numine darentur, principem tamen, nostrum ljqueret divmitus constitutum. Paneg. I.}." Счастливыя событiя предвозвестили Елисавете вступленiе на престолъ отеческiй; принявши скипетръ, она спасла и возвысила Россiю, следственно сделалась истинною наследницею делъ, и похвалъ Петровыхъ, следственно похваляя Петра похвалимъ Елисавету. Таковъ порядокъ приступа. Благодарный витiя вместо того чтобы хвалить виновницу празднества, вознамерился представлять подвиги бзсмертнаго ея родителя, и предлагаетъ сначала о важнейшихъ делахъ препятствахъ, наконецъ исчисляетъ и описываетъ его добродетели. Петровымъ принадлежитъ во первыхъ распространенiе наукъ въ Россiи, во вторыхъ военные подвиги на суше и на моряхъ, въ третьихъ гражданскiя учрежденiя; вторая часть гораздо короче: въ ней упоминаются препятства, доблестями частей заметенъ недостатокъ полноты и соразмерности; употребленныя по необходимости подразделенiя отнимаютъ отъ сего похвальнаго слова то преимущество простоты и легкости въ ходе, которымъ отличается первое. Несмотря на то, и здесь талантъ Ломоносова является въ лучезарномъ блескъ своего величiя, и здесь цветы красноречiя, сему роду словъ приличнаго, разсыпаны щедрою рукою, и здесь не менее виденъ умъ образованный правилами хорошей школы. Посмотрите, съ какою смелостiю витiя нашъ одушевляетъ науки: "Тогда математическому и физическому ученiю, прежде въ чародейство и волхвованiе вмененному, уже одеянному порфирою, увенчанному лаврами и на монаршескомъ престоле посажденному, благоговейно почитанiе въ священной Петровой особе приносилось. Таковымъ сiянiемъ величества окруженныя науки и художества всякаго рода какую принесли намъ пользу, доказываетъ избыточествующее изобилiе многоразличныхъ нашихъ удовольствiй, которыхъ прежде великаго Россiи Просветителя предки наши не только лишались, но о многихъ и понятiя не имели." Еще представлю вамъ примеръ, съ какимъ движенiемъ сердца ораторъ упоминаетъ о военныхъ подвигахъ великаго Героя, и съ какимъ искусствомъ употребляетъ фигуры, приличныя толь сильному чувству. "Взирая некогда Сенатъ Римскiй на Траяна Кесаря, стоящаго предъ Консуломъ для принятiя отъ него Консульскаго достоинства, возгласилъ: Темъ ты болѣе, темъ ты величественнее! но межь рядовыми солдатами, не власти надъ Римомъ требующаго, но подданныхъ своихъ мановенiя наблюдающаго. О вы места прекрасны, места благополучны, которыя толь чуднымъ зренiемъ насладились! о какъ, вы удивлялись дружественному неприятельству полковъ единаго Государя, начальствующаго и подчиненнаго, повелевающаго и повинующагося! о какъ вы удивлялись осаде и проч." Ничего нетъ скучнее холодныхъ восклицанiй, натянутыхъ фигуръ и принужденнаго удивленiя; здесь напротивъ того все кстати, все у места. Могъ ли Ломоносовъ, говорить спокойно о безпримерномъ деянiи самодержавнаго Царя, приемлющаго на себя званiе простаго воина?
Разсматривая сiе похвальное слово, еще нахожу места, где Ломоносовъ переводитъ Плинiя. Сходство въ добродетеляхъ человеколюбиваго Траяна и безпримернаго Петра заставило нашего витiю брать не только краски, но даже рисунокъ y древняго панигириста, котораго всякой узнаетъ въ следующемъ отрывке: "Часто межъ подданными своими просто обращался, неимея великаго и монаршеское присутствiе показующаго великолепiя и раболепства. Часто общему свободно было просто встретиться, следовать, идти вместе, зачать речь, кому потребуется {Liberum est, ingredоente per publicum principe, fubsiftere, ocqurrere, comitari, praeterire; ambulas inter nos, hon quasi contingas: et copiam tui, non ut impules, facis. Haeret lateri tuo quisquis accessit... Pan. c. 24. etcet. Ibid." Или: "Съ кемъ сравню Великаго Государя! я вижу въ древности и въ новыхъ временахъ обладателей, великими названныхъ... иной завоевалъ многiя государства; но свое отечество безъ призренiя оставилъ. Иной победилъ неприятеля, уже великимъ именованнаго; но съ обеихъ сторонъ пролилъ кровь своихъ гражданъ ради одного своего честолюбiя, и вместо трiумфа слышалъ плачь и рыданiе своего отечества и пpoч. {... Enituit aliquis in bello, sed, obsoleuit in pace: alium toga, sed non arma honestarunt; reuerentiam ille terrore, аlius amorem humanitаte captauit: ille quаesitam domi gloriam, in publico: hic in publico partam, domi perdidit. Pan. c. 4.}." Следующая высокая мысль, украшенная въ Русскомъ переводъ вдохновеннымъ изреченiемъ Царя Псалмопевца, также взята изъ Плинiя: "Часто размышлялъ я, каковъ Тотъ, Коиорой всесильнымъ мановенiемъ управляетъ небо, землю и море; дхнетъ духъ его и потекутъ, воды; прикоснется горамъ и воздымятся. Но мыслямъ человеческимъ пределъ предписанъ! Божества постигнуть не могутъ! обыкновенно представляютъ его въ человеческомъ виде. И такъ ежели человека, Богу подобнаго, по нашему понятiю, найти надобно, кроме Петра великаго необретаю {Saepe ega mecum P. С. tacitus agitaui, qualem, quantumque effe oporteret, cujus ditione nutuque maria, terra, pax, bella gererentur, quum interea fiugenti formantique mihi principem, quem aequata diis immortalibus potestas deseret, nunquam voto saltem concipere suceurrit sunilem huic, quem videmus. Ibid." Приметно, что Ломоносову предстояли ощутительныя неудобства къ приличному выраженiю сей мысли въ своемъ похвальномъ слове.
Кажется, что витiя не имелъ времени обработать сiе похвальное слово съ такимъ тщанiемъ, какъ первое, въ которомъ и слогъ правильнее и ходъ мыслей рознев, и вообще тонъ красноречiя выдержанъ удачнее. Здесь Ломоносовъ иногда повторяетъ одну мысль, которая ему понравилась {На прим. "Монархи ни чемъ такъ величества, славы и высоты своего достоинства прирастить не могутъ, какъ подобнымъ сему снизхожденiемъ" ... "... возвеличенъ преславными делами, но все сiе больше безприкладнымъ снизхожденiемъ умножилъ, украсилъ". "Его снизхожденiе превознесло выше самихъ государей."}, иногда низко опускается съ высоты слога {На прим. "Того ради гвардiя и прочее войско съ оружiемъ, съ военною казною, распустивъ знамена и ударивъ въ барабаны, въ Россiю возвратилась." Или: "я вижу въ древности и въ новыхъ временахъ обладателей великими названныхъ. И правда предъ другими велики однако предъ Петромъ малы." Или: "за великiя къ отечеству заслуги названъ онъ отцемъ отечества. Однако малъ ему титулъ." Или: "обучить новому артикулу".}, иногда, хотя и весьма редко, употребляетъ слова и обороты иностранныя, которыхъ избежать бы можно { На прим. "Даютъ хребетъ Россiсскому войску." Или въ первомъ слове: "обращается при вратахъ пресветлаго ея дому не ужасъ и трепетъ, но..." также: "обращаются предъ нами живо Ея сладчайшiя уста..." или: "ничто есть толь похвально, какъ"..." Или на второмъ слове: "войско къ регулярству приобыкшее!..."}. Несмотря на то смело утверждаю, что Ломоносова слогъ есть образцовый въ родъ красноречiя великолепнаго, роскошнаго, цветущаго. Ему должно подражать въ хорошихъ местахъ, которыхъ весьма много и въ которыхъ до ныне еще никто съ нимъ не сравнился, а не въ посредственныхъ и слабыхъ, которыхъ въ Ломоносове очень мало и которыя находить можно у всехъ превосходнейшихъ писателей. Идущiе по следамъ Ломоносова приближатся къ совершенству въ Россiйской словесности; проложенной имъ путь необольщаетъ светящимися огнями и обманчивыми призраками, которые иногда неосторожныхъ и легкомысленныхъ путниковъ приводятъ ко блату невежества. Писатель украшенный необыкновеннымъ даромъ разума и слова, обогатившiй себя обширными и многоразличными познанiями, тщательно упражнявшiйся въ исторiи и словесности своего отечества, избравшiй учителями своими не современныхъ чужестранцовъ, легкимъ остроумiемъ и минутнымъ блескомъ отличающихся, но техъ безсмертныхъ мужей, коихъ память освящена удивленiемъ потомства; такой, говорю, писатель имеетъ право на доверiе своихъ согражданъ, хотя бы некоторые изъ нихъ непостигали и нечувствовали изящества его слога. Известны предубежденiя чужестранныхъ писателей о Россiи; несмотря на то Французъ Томасъ въ своемъ Опыте о похвальныхъ словахъ почти нехотя хвалитъ дарованiя Ломоносова, делающаго, по его же словамъ, великую честь своимъ одноземцамъ. Томасъ предлагаетъ для примера некоторые отрывки изъ втораго похвальнаго слова, и признается, что въ нихъ есть истинное, благородное красноречiе. Онъ могъ видеть въ Ломоносове только красоты общiя, всемъ языкамъ; но могъ ли онъ оценить достойно неабвенныя заслуги отца Россiйскаго красноречiя?...
К.
"Вестникъ Европы". Часть LXIII, No 11, 1812