Задав ряд вопросов из области астрофизики и метеорологии, Ломоносов принужден признать малую удовлетворительность научных гипотез своего времени:
О тол что окрест наших мест. . .
Отсюда он делает дальнейший вывод, который, однако, не идет в разрез с его пантеистическим мировоззрением:
Кто знает, коль велик творец 13.
Таким образом, не натура, оказывается, изменяет свой закон, а только премудрые пытатели естества не могут пока, бессильны еще узнать все эти тайны. Бог не стоят поверх естества, а они представляют одно и то же, вот какова мысль Ломоносова. В Оде 1747 г. он пишет:
Хотя всегдашними сбегами
Покрыта северная страна. . .
Но бог меж льдистыми горами
Велик своими чудесами. . .
Коль многи смертным неизвестны
Творит натура чудеса.
Где густостью животным тесны
Стоят глубокие леса. 14
Эта равнозначность натуры и с бога для Ломоносова есть только часть его мировоззрения. Первое и важнейшее место Занимает в его философии самый процесс познания конкретного мира:
О вы щастливые науки
Прилежны простирайте руки
И взор до самых дальних мест.
Пройдите землю и пучину
И степи и глубокий лес
И нутр Рифейский и вершину
Везде исследуйте всечасно
Что есть велико и прекрасно,
Чего еще не видел свет. (Ода 1750.)
И все эта усилия наук, говорил Ломоносов в той же Оде 1750 должны быть не самоцелью, но
Отечества умножить славу
И вящее укрепить державу, 15
то есть, служить защитой государству.
Таким образом, для Ломоносова наука имеет не только прикладной, хотя в этом и главное, но и философски- познавательный смысл. В связи с этим для него является серьезной проблемой отношение науки к вере. Однако, приемлет он только то в религии, что не противоречит науке в его понимании.
В стихотворении Блаженство общества всядиевио возрастает 1763 Ломоносов писал:
Похвально дело есть убогих призирать,
Сугубо похвала для пользы воспитать:
Натура то гласит, повелевает вера. 16
И в других местах, в особенности в с Письме о пользе стекла 1752, Ломоносов касается вопроса о науке и вере и повсюду решает его в том смысле, что изучение природы якобы приводит к деизму. Он утверждает, будто
Стекло приводит нас чрез Оптику к севу,
Прогнав глубокую неведения тму.
В связи с этим Ломоносов отвечает противникам науки, преимущественно духовенству и прочим обскурантам, которых выводит под именем Клеантов.
Клеаятов не боясь мы пишем все согласно,
Что истине они противятся напрасно.
В безмерном углубя пространстве разуй свой,
Везде божественна премудрость почитаем,
В благоговения весь дух свой погружаем.
Характеризуя в дальнейшей этого натурфилософского бога, Ломоносов прибавляет:
Нас больше таковы идеи веселят,
Как чем божий некогда описывая град
Вечерний Августин душою веселился. 17
И дальше Ломоносов упрекает последнего, что тот и разумну тварь толь тесно. . . включал, то есть, иными словами, гдядел на мир глазами церковно-птоломеевской геоцентрической системы. Это место очень важно для понимания одного стихотворения Ломоносова, иди, точнее, приписываемого и, по видим Ом у, небезосновательно ему. Дело в том, что Ломоносову приходилось, по долгу службы, писать надписи в стихах к ракам с мощам святых. Насколько могли быть искренни и отражать подлинные взгляды химика и физика Ломоносова такие произведения, судить трудно, но, скорее всего, можно предположить некоторую осторожность Ломоносова в подобных произведениях. Тем больший интерес представляет стихотворение, являющееся надписью на раке Дмитрия Ростовского:
О вы, что божество в пределах чтите тесных,
Подобие его мня быть в частях телесных,
Вперите в мысль, чему святитель сей учил,
Что ныне вам гласит от дика горьних сил:
На милость вышнего, на истину склонитесь
И к матери своей вы церкви примиритесь. 18
Комментируя первые два стиха, акад. М. И. Сухомлинов писал: Относится к раскольникам, представлявший себе божество в человеческом виде и веривший, что образ и подобие божие заключается преимущественно в бороде, вследствие чего св. Дмитрий и называл их бородианаии. Их же т. е. раскольников прибавляет Сухомлинов, осмеивал Ломоносов в своем Гимне бороде. 19 Не отрицая того, что все это стихотворение обращено к раскольникам, которые призываются примириться к матери своей церкви, нельзя, вместе с тем, полностью согласиться с комментатором в том, что под чтящими божество в пределах тесны разумеются только раскольники. Соответствующая параллель из Письма о пользе стекла, где речь идет об Августине, показывает, что тесные пределы Ломоносов противопоставляет безмерному пространству, то есть, церковное мировоззрение противополагал научному исследованию. Такни образом и в надписи Дмитрию Ростовскому Ломоносов, может быть, имел в виду не только раскольников, хотя в последних четырех стихах обращался, по видимому, непосредственно к ним.
Итак, Ломоносов деист, ненасытный исследователь естества, считает необходимым в своей задушевном, наиболее полно излагающем его взгляды произведении, в Письме о пользе стекла выступить против Клеантов. против духовенства, с которым у него была помимо философских, очевидно какие-то иные основания сводить счеты. Подводимому, трения эти начались еще в сороковых годах, может быть, в 1744-1745 гг. после выхода Краткой риторики или года через три по выходе Риторики 1748 г. На эту мысль наводит стихотворение Ломоносова, которое представляет дон о сторонний фрагмент какой-то недошедшей до нас полемики.
Пахомей говорит, что для святого слова
Риторика ничто; лишь совесть будь готова.
И стыд весь отложи. Однако врешь, Пахом.
На что риторику совсем пренебрегаешь
Ее лишь ты одну, и то худенько знаешь.
Василий, Златоуст церковные столпы
Учились долее, как нынешние попы;
Гомера, Пиндара, Демосфена читали.
И проповедь свою их штилем предлагали;
Натуру, общую всей притчей твари мать,
Небе, земли, морей, старались испытать,
Дабы творца чрез то по мере сил постигнуть
И важностью вещей сердца людские подвигнуть;
Не ставили за стыд из басен выбирать.
Чем к праведным делам возможно преклонять.
Ты словом божиим незнанье закрываешь,
И больше тех мужей у нас быть уповаешь;
Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст.
Но мы уверены о том, что мозг твой пуст.
Нам слово божие чувствительно, любезно,
И лишь во рте твоем бессильно, бесполезно.
Стократ полезнее твоих нескладных врак. 20
Впрочем, может быть, это стихотворение относится к более позднему времени, к 1759 г. , когда вышло второе издание Риторики, и является ответом на следующие места в проповеди Гедеона Кринивского, говорящего о тех, которые будто и со вниманием стоят во время проповеди, но ничего более притом, разве только слог проповеднический примечают: например выборные ли его слова красно ли сочинение не отстает от материи наблюдает ли риторические правила; и подобная а не рассуждают того, что пришли они не в Демосфенову или Пицеронову школу, но в христову, где не учат словам, а делам. В другом месте той же проповеди Гедеон говорит: Как семя на пути поверженное, легко ногами мимо ходящих бывает попи раемо, так и ленивый слушатель ничего столько, сколько слово боатсе, не презирает: Охотнее ему читать Аргениду или Телемака, нежели христово Евангелие, приятнее всегда он слушает, где о псовых ловлях, о конных заводах, и подобных вещах разговор имеют, нежели где христианскому житию наставляют. 21 Но если у Ломоносова были столкновения с церковниками в связи с Риторикой, в появлении которой его противники могли видеть вторжение в сферу, до того времени принадлежавшую исключительно им, то несомненно большее основание для всяких недоразумении представляла научная деятельность поэта. В своих речах он неоднократно касается вопроса об отношении науки к религии, причем совсем в духе деизма, утверждает, что священное писание не должно везде разуметь грамматическим т. е. буквально, но не редко и риторским разумом, 22 еще чаще затрагивается, хотя и в очень осторожной форме, вопрос об отношении духовенства к науке. Иногда Ломоносов говорит о людях грамотных, чтецах писания и ревнителях к православию, кое святое дело само собою похвально естьли бы иногда не препятствовало излишеством высоких наук приращению. 23 В другом случае Ломоносов ведет речь якобы о елдинских жрецах и суеверах, об идолопоклонническом суеверии, но очень тонко подводит под обсуждение как Коперников, так и птолоиееву систему, решая, конечно, дело в пользу первой. 24 Так решая вопрос в своих публичных выступлениях, по необходимости или, может быть, сознательно избегая откровенной борьбы с клерикальными кругам, в своих черновых заметках, набросках и в частных письмах, наоборот, Ломоносов гораздо откровеннее. Например, в письме к II. И. Шувалову он сообщает черную черновую идею Об обязанностях духовенства, в которой довольно резко характеризует попов. 25 В другой черновом отрывке Ломоносова сохранилось четверостишие, в которой осмеивается монашество:
Мышь некогда любя святыню
Оставила прелестный мир,
Ушла в глубокую пустыню,
Засевшись вся в голанской сыр. 26
Несомненно, духовенство следило за деятельностью Ломоносова и не оставляло без внимания его позицию в вопросах наука и религии, Чего нападки на Ломоносова в выступлениях церковных ораторов елизаветинской поры могли иметь место, показывает то обстоятельство, что у придворного проповедника, Гедеона Крпновского, встречаются выпады против натуралистов, фармазонов и ожесточенных безбожников. В другом месте Гедеон говорит о тех, которые не хотели или не хотят еще ничего допустить, разве чтоб разумом своим постигнуть им было можно. . . Оттуда и натуралисты, аферисты и другие богомерзкие и душам благочестивых людей нестерпимые имена произошли в свете, и происходят. 27 Конечно, прямых и неоспоримых доказательств того, что под рационалистами и натуралистами должно разуметь Ломоносова, нет, но, весьма вероятно, все же цитированные места обращены именно против него, В одном из проектов Ломоносова Регламент университета, 1759 в отделе Привилегии он отмечал: Духовенству к учениям, правду физическую для пользы и просвещения показующим, не привязываться, а особливо не ругать наук в проповедях. 28 Очевидно, введение Ломоносовым подобной привилегии диктовалось необходимостью, и высказанное выше предположение о том, что церковники выступали против него в своих проповедях, тем самым подтверждается.
Таково было отношение духовенства к Ломоносову и Ломоносова к духовенству. И, конечно, его деистическими взглядами и малой симпатией к русскому духовенству были продиктованы такие произведения, как Гимн бороде и дальнейшее, связанное с ним. Поэтому не совсем прав В. П. Тукалевский, утверждая, что из разногласий, которые выходили у Ломоносова с официальными представителями богопочитания на почве отношений к науке, и вышли те мысли, которые мы читаем в Гимне бороде и др. нронзведениях, где так ядовито осмеяла внешняя святость и внешняя набожность. 29 Гимн бороде, конечно, не антирелигиозное произведение, но что оно антиклерикальное сомнении: быть не может. При этом антиклерикальность эта носит на себе печать буржуазности, она выступает в защиту свободы исследования против завесы мнений ложных и т. п. , то есть борется за то, что стояло на знамени тогдашней передовой буржуазии. Ит. как отмечено было выше, вполне свободно могло возникнуть у Ломоносова, цехового ученого и поэта с элементами буржуазного мышления, но находившегося на службе у вельможной верхушки дворянско-помещичьей России.
Вот этот несколько грубоватый Гимн бороде:
Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
Я похвальна песнь пою
Волосам от всех почтенным.
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.
Борода предорогая
Жаль, что ты некрещеная,
И что тела часть срамная
В том тебе предпочтена.
Попечительно природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой Путь,
которым в мир приходим.
Не явилась борода,
Не открыты ворота.
Борода и т. д.
О коль в свете ты блаженна.
Борода, глазам замена
И по правде то твердят.
Дураки, врали, пролазы
Были бы без ней безглазы:
Им в глаза плевал бы всяк,
Ею здрав и пел их зрак:
Борода и т. д.
Бстьли правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Кочне все их мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы в-правду тут,
В срубе там того сожгут.
Борода и т. д.
Борода в казну доходы
Умножает по вся годы;
Керженцам любезный брат
С радостью двойной оклад
И с поклоном низким просит
В вечной пропустить покой
Безголовых с бородой.
Борода и т. д.
Не напрасно он дерзает,
Верной свой прибыток знает:
Лишь разгладит он усы,
Смертной не боясь косы,
Скачут в пламень суеверы;
Сколько с Об и Печеры
После тех богатств домой
Достает он бородой
Борода и т. д.
Естьли кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом, стали в скудости рожден,
Либо чином непочтен,
Будет взращен и рассужен,
Знатен чином и нескуден
Для великой бороды:
Борода и т. д.
О прикраса золотая,
О прикраса дорогая,
Мать дородства и умов,
Мать достатка и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнении ложных
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?
Борода и т. д.
Через многие расчесы
Заплету тебя я в косы,
И всю хитрость покажу
По всем модам наряжу;
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи.
Дайте ленты, кошельки
И крупичатой муки
Борода и т. д.
Все уборы не вместятся.
Для их многого числа
Борода не доросла.
Я крестьянам подражаю,
И как пашню удобряю.
Борода теперь прости,
В жирной влажности расти.
Борода и т. д.30
Появление с Гимна бороде было, невидимому, связано с каким-то конкретным фактом, если не тем, о котором сообщает Б. Штерн, то аналогичный. Новое произведение Ломоносова стало очень популярным, оно известно во множестве разнообразных списков, разнящихся порядком и количеством строф. Повпдимому, списки эти были современны моменту опубликования Гимна. Но чем мог быть вызван такой успех Этой сатиры?
Повидимому, во 1, злободневной пикантностью произведения, во 2, тем хволтерьянскимэ духом, которым щеголяло и высшее и среднее, впрочем, только в столичной части, дворянство в эпоху Елизаветы, в 3, наконец, некоторой шумихой, поднятой вокруг Гимна.
В одном из списков и в другом авторитетном источнике Гимн бороде назван стихами на архиепископа Сильвестра Кулябку, 31 который был с 1750 г. по 1761, т. е. но год смерти, архиепископом петербургским, и считался выдающимся церковным оратором. 32 Осторожный н. Евгений характеризует его проповеди, как отличающиеся строгой нравственностью и рассудительностью. 33 Но очень возможно, что за этой строгой нравственностью и рассудительностью скрывалось именно то невежественное отношение к науке, против которого так восставал Ломоносов. Если принять в соображение время пребывания Сильвестра на архиепископской кафедре 17501761 гг. г. е. , эпоху, когда Ломоносов особенно часто выступал с публичными речами на научные темы, то может оказаться вполне возможным, что Сильвестр и был одним из церковных врагов Ломоносова. Может быть, если задаться трудом и пересмотреть проповеди Сильвестра, в них окажутся даже нападки или хотя бы намеки на Ломоносова. 34 Впрочем, для целей настоящей работы достаточно указать и то, что синод, в котором, как архиепископ петербургский, Сильвестр играл первую роль, вызвал: к себе на заседание Ломоносова, чтобы поговорить о Гимне. Впоследствии об этом свидании синод сообщал Елизавете в следующих словах:
По случаю бывшего с профессором академии наук Михаилом Ломоносовым свидания н. разговора о таковом во вся непотребной сочинении, от синодальных членов рассуждаено было, что оной пасквиль, как из слогу признавательно, не от простого, а от какого нибудь школьного человека, а четь и не от него ль самого произошел, и что таковому сочинителю, ежели в чувство не придет и не раскается, надлежит как казни божией, так и церковной кдятиы ожидать. 35
Однако, угроза церковным проклятием: не подействовала на Лом они сова.
То услышу, означенной Ломоносов исиерва начал оной пасквиль шпински защищать, а потом сверх всякого чаяния, сам себя тому пашк-иильшшу сочинению автором оказал, ибо в глаза пред синодальными членами таковые ругательства и укоризны на всех духовных за бороды их произносил, каковых от доброго и сущего христианина надеяться отнюдь не возможно.
По видим Ому, свидание членов Синода с Ломоносовым по вопросу о Гиене бороде кончилось, если не скандалом, то, во всяком случае, ббльшим ожесточением обеих сторон. Здесь столкнулись две силы: с одной стороны, сильно европеизировавшееся, усвоившее значительные черты буржуазного мировоззрения разаочинство; с другой, верхи феодально-дворянского духовенства, лишь в очень небольшой степени поддававшегося тому процессу превращения феодальной России в абсолютистско-феодальную, который приходится на первую половину XVIII в. Результатом свидания было то, что Ломоносов не удовольствуйся тем, еще опосля того вскоре таковой же другой пашквиль в парод издал, в коем, между многими явными уже духовному чину ругателствы, безразумных козлят далеко почтеннейшими, нежели попов, ставит. А пря конце точно их назвавши козлами, упомяненыую ему при рассуждении церковную клятву за единую тщету вменяет
членам синода то обстоятельство, что Ломоносов обычно в своих эпиграммах и вообще сатирических произведениях в стихах использовал свои же прозаические нападки; может быть, такое совпадение имело место и тут.
О страх о ужас гром ты дернул за штаны,
Которы подо ртом висят у сатаны.
Ты видишь, он за то свирепствует и злится,
Дырявый красный нос - халдейская пещь дымится.
Огнем и жупелом наполнены усы.
О как бы хорошо коптить в них колбасы
Козлята малые родятся с бородами
Как много почтены они перед попами
О польза я одной из сих пустых бород
Недавно удобрял бесплодный огород.
Уже и прочие того ж себе желают
И принести плоды обильны обещают.
Чего па можно ждать от тех мохнатых лиц,
Где в тучной бороде премножество площиц
Сидят и меж собой как люди рассуждают,
Других с площипами бород не признавают,
И проклинают всех, кто молвит про козлов:
Возможно ль быть у них толь много волосков 36
Особенное возмущение вызывало у членов синода последнее двустишие. Все эти обстоятельства повлекли за собой то, что 6 нарта 1757 г. синод поднес Елизавете всеподданнейший доклад.
христианской противные ругательства генеральш на всех персон, как прежде имевших, так и ныне имеющих бороды, написал; но и тайну святого крещения, к зазрительным частям тела человеческого наводя, богопротивно обругал, и через название бороду ложных мнений завесою всех святых отец учения и предания критически похулил.
Изложив затеи известные уже из предыдущего обстоятельства свидания и появления нового нашввиля, доклад синода прибавляет:
Из каковых нехристианских, да еще от профессора академического, пашквилев ее иное что, как только противникам православный веры и таковым продерзателем к бесстрашному кощунству им святых тайн и к ругательству духовного чина явный повод происходит и впредь, ежели не пресечется, происходить может. А понеже, между протчими вседражайшего вашего императорского величества родителя блаженыя и вечной славы достойныя памяти государя нумератора Петра Великого правами жестокие казни хулителям закона и веры чинить повелевающими, Военного артикула, главы 18, 149-м пунктом таковых пасквилей сочинителей наказывать, а пасквильные письма через палача под висилипею жечь узаконено: того ради со оных пасквиле всеподданейше вашему императорскому величеству подносит синод копии, и всенижайшее просит, чтоб ваше императорское величество, яко богом данная и истинная церкви и веры святой и духовному чину защитница, высочайшим своим указом таковые соблазнительные и ругательные пасквили истребить и публично сжечь, я впредь то чинить запретить, и означенного Ломоносова, для надлежащего в том увещания и исправления, в синод отослать всемилостивейше указать соизволили.
вашего императорского величества всенижайший раба и богомольны
Смиренный Силвестр, архиепископ санкт-петербургский.
Смиренный Димитрий, епископ рязанский.
Смиренный Амвросий, епископ переславскай.
Смиренный Барлааи, архимандрит донской.
Порядок подписей в докладе чрезвычайно любопытен; дело о том, что Сильвестр Кудябка был назначен в 1750 г. членом синода вторым по первоприсутствующем. Первоприсутствующими членами синода со времени Феофана Прокоповича, архиепископа Новгородского, были его преемники, но по смерти Стефана Калиновского 1753 новгородская кафедра не была замещена, и, очевидно, Сильвестр, будучи номинально вторым, был на деле первым членом сиаода. Вторым в списке идет Дмитрий Сеченов, епископ рязанский. Акад. М. П. Сухомлинов, комментируя Гимн бороде, приводит чрезвычайно цепное указание Пушкина: Немногим известна стихотворная перепалка Ломоносова с Дмитрием Сеченовым по случаю Гимна бороде, не напечатанного ни в одном собрании его сочинений. Она может дать понятие о заносчивости поэта, как и о нетерпимости проповедника. 37 Не анализируя данного указания Пушкина, Сухомлинов ограничивается только тем, что пишет: За неимением положительных доказательств точности этих известий, возможно предположить, что источником для них послужил доклад подписанный членами св. синода и в их числе Сильвестром Кулаткою, архиепископом с. петербургским, и Дмитрием Сеченовым, епископом рязанским. 38
В настоящее время можно с большей точностью указать источник сведений Пушкина. В только что вышедшем сборнике Рукою Пушкина, составленном М. А. Цявловским, Л. Б. Модзалевским и Т. Г. Зенте, напечатаны по рукописи Пушкина Неизданные стихи Ломоносова и Дмитрия Сеченова. В дальнейшем придется более подробно коснуться пушкинской записи, сейчас же достаточно сказать, что список, которым пользовался Пушкин, не отличался особенной точностью, но, тем не менее, он представляет важное звено в изучаемом вопросе. Самое же любопытное в пушкинском материале это аттрибуция Передетой бороды Дмитрию Сеченову. 39 рот значительно осложняет реше ние вопроса. Между тем, Сухомлинов почти без всякой аргументации отводит указание Пушкина.
Поскольку вопрос об авторе появившихся позднее ответных стихов на Гимн бороде не может считаться до сих пор решенным, постольку необходимо более основательно заняться теми аргументами относительно Дмитрия Сеченова, какими пользуется для отвода его кандидатуры Сухомлинов. Во 1, нужно признать его предположение о докладе синода, как источнике сведении Пушкина, совершенно несостоятельный. В самом деле, доклад, как писал сам Сухомлинов, не был утвержден императрицею, а потому и не был возвращен в св. синод. Подлинник хранится в Государственном архиве. 40 Насколько затруднено было пользование Государственным архивом во времена Пушкина общеизвестно, и допустить вероятие, что и материалом этим он ознакомился, работая над Историей Пугачева или по эпохе Петра Великого, едва ли возможно. Вo 2, если даже признать на минуту, как доказанное, предположение М. И. Сухомлинова о всеподданнейшем докладе как источнике пушкинской записи, тогда совершенно непонятно, почему поэт обратил внимание не на Сильвестра Кулябку, идущего в списке первым, а на Дмитрия, стоящего на втором месте. Наконец, у Пушкина идет речь именно о стихотворной перепалке. Правильнее всего предположить, что сведения Пушкина идут из устной или письменной традиции литера рных кругов XVIII начала XIX вв. И, надо полагать, Дмитрий Сеченов упоминался при этом не случайно. Дело в том, что есть два немаловажных обстоятельства, которые приводят к заключению, что, повидииоиу, если не литературным противником Ломоносова в этой полемике, то объектом стихов Ломоносова Борода предорогая был не Сильвестр Кулябка, а Дмитрий Сеченов. Первое: портрет изображает Сеченова с исключительно длинной и холеной бородой41. Междy тем у Сильвестра борода вовсе не отличается пышностью. 42 Ломоносов же говорит о волосах, по груди распространенных строфа 1, о великой бороде строфа 7, о многих расчесах, о возможности заплести ее в косы строфа 9. Конечно, можно допустить, что у Ломоносова речь шла о бороде абстрактной, что, впрочем, едва ли возможно. Однако, если считать, что Гимн Ломоносова имел в виду, так сказать, конкретную бороду, то Дмитрий Сеченов должен быть предпочтен Сильвесту Кулябке.
Не меньший интерес представляет и следующее обстоятельство: 22 октября 1757 г. Дмитрий Сеченов был назначен архиепископом новгородским, после четырехлетнего незамещения Этой вакансии. 43 Конечно, этот факт мог быть нисколько не связан с тем обстоятельством, что Елизавета не утвердила доклада синода о Ломоносове. Но не лишено вероятности и следующее предположение: стихи Ломоносова о бороде были направлены против Дмитрия Сеченова, последний почувствовал себя, естественно, оскорбленным, синод т. е. , главным образом, Сильвестр Кулябка и Дмитрий Сеченов обратился за помощью к императрице, которая, однако, не санкционировала предложений церковников, вероятно, благодаря предстательству за Ломоносова Шуваловых и Воронцовых. Отказ императрицы вызвал невидимому, раздражение в синодальных кругах, и для успокоения их, и главный образом, Дмитрия Сеченова последовало назначение его архиепископом новгородским.
По видимому, отрицательный ответ Елизаветы на всеподданнейший доклад стал известен синоду в начале июля 1757 г. , и тогда церковники решили повести иными методами борьбу с Ломоносовым. Был разработан очень тонкий план, в результате которого одновременно разным лицам были сообщены документы письма и стихотворения, касающиеся Ломоносова и его Гимна бороде. Списки с этих документов, о которых подробнее сказано будет ниже, ниеются в различных рукописных сборниках XVIII в. и в оcобено полном виде в бумагах м. Евгения Болховитинова, по которым они были опубликованы в 1911 г. В. Н. Перетцом. 44
Первое из этих писем было обращено непосредственно к виновнику всей полемики, Ломоносову. Вот оно;
Не довольно лан того к чести н награждению ума человеческого, что произведений оного не может остановить никакая дальность стран и никакое время может их подвергнуть неизвестности, хотя бы кто нарочно скрывать оные старался Как ни за данную сторону в России почитается отечество ваше, однако и тут сочинение, происшедшее от некоего стихотворца и названное Имн бороде обще от всех читается. Но та беда, что такие плоды парящих умов тогда только от всех с похвалою приняты бывают, когда клонятся к утверждению общего блага и к прочим полезным и приятным намерениям, которые в рассуждении общества могут быть бесчисленны. Противным же образом, ежели дал того только в свет пыпущаемы бывают, чтоб заводить раздоры и поспешествовать несогла сиям, а особливо чтоб изъявить дульные свои мысли и богопротивное непочтение в святости закона; то не только не помогут получить общей апробации, но еще более заслуживают отвращение и хулу, авторам же своим привлекают ненависть, а часто бедственны и строгих казней причиною бывают. Ежели терпеливо дослушаете, государь мой, то я вам расскажу какой успех получил я вышеупомянутой ими в здешней стороне. Не могу вам доказать, каким образом и от кого из С. Петербурга сюда он прислан; но то правда, что все оной почли за чудную некоторую редкость в с великою поспешностью начали списывать, друг пред другом читали и друг друга спрашивали об нем мнения. Мне не случилось слышать, чтоб кто хоти мало в пользу сочинителя сказал; а все обще говорили, что такое беспутное сочинение от доброго человека, Кельми паче от христианина произойти не может. Вы знаете, как земляки ваши к закону почитательны. Между прочими попался тот Имн в руки одному из моих зиакомдев, человеку такому, который крайне ненавидит всякое нестроение во обществе, и следовательно вводящим оное не великий, приятель; что до закону касается, то, почитая оной без суеверия, от вращается он от всех тех, которые тот презирают и стараются находить в нем что-нибудь смешное в великому других соблазну и развращению. Это было в компании, что он помянутой Имн получил, и по прочтения: оного, узнавши автора, как будто по ступени Геркулеса, с видом некоторой ревности начал говорить: Лучшего де ничего нельзя ожидать от безбожного сумасброда и пьяницы. Недовольно того, что сей негодной ярыга, ходя по разным домам и компаниям, в разговоры употребляет веякве насмешки и ругательства благочестивому закону нашему, что презирает уставы оного, и все то ни во что вменяет, что добрые люди, родившиеся в христианстве, за святое и спасительное почитают; недовольно и того, что он без разбору на весь духовный чин везде как пес лает; он уже и письменные Протову таинств веры нашея и святыни закона глумления и ругательства употребить отважился. Не думайте, господа: продолжал он речь, чтоб одной Имн(ом) бороде поругание сделать аи намерился; нет, его безбожное намерение было, чтоб нам смешным представить и весь закон ваш; возьмите только в рассуждение одно то, к каким непотребным изображениям применяет он тайну святого крещения, посредством которыя мы ожидаем будущего блаженства или что он разумеет чрез завесу ложных мнений Не учение ли, предлагаемое нам в священном писании и догматах церкви иашея, преданное нам чрез великих учителей и проповеданное от них преемников, которые нам других мнений сообщать не могут и не должны кроме тех, которым они оттуда научились. Возможно ли таковые мнения назвать ложными человеку, неотрекшемуся совести, честности и веры Что ж просто и собственно до бороды касается, то не думайте, господа, чтоб я толь ревностный оная защитник был; я и сам держусь старой латинской пословицы, что борода не делает философа. Однако между бородою и бородою надлежит иметь различие. Расколщики наши, которых бород для прикрытия только злого своего намерения, несколько коснулся пьяный сочинитель Имн, носят оную по упрямству, по предуверению и некоторому ложному налеянию в получении спасения: а напротив того духов ной наш чин носит оную по древнему церковному узаконению и обыкновению, последую в том и некоторым, хотя внешним, видом подубась перво-иачальнику веры иашея и святым его последователям, которых вид носить и самые высочайшие власти за честь себе вменяли, ее имея притом об ней никакого мнения, которое другим могло б служить к предосуяедению, Из чего следует, что борода в одних только раскольниках презрения ж смеха достойна, а напротив того в духовном чине никаким образом того не заслужила, тем меньше в разумных и незазорного жития духовных людях; но сего, как видите, сумазбродный стихотворец не разбирая ругает генеральное бороду, и следовательно всех тех, которые оную имеют и имели. Впрочем же нельзя луче заплатить сему предерзкому безбожнику, как сей же самой Имн переворотить и вместо бороды описать пьяную его голову со всеми ее природными свойствами, кои бы нам его живо представляли. Жаль только, что всех его добродетелей в так коротком сочинении описать не можно. Однако по чести вас, господа, уверяю, что он точно таков, каков будет описан, придав только то, что несравненно хуже и несноснее в самом деле, нежели в описании. Поверьте, что он столько подл духом, столько высокомерен мыслями, столько хвастлив на речах, что нет такой низкостя, которой бы не предпринял ради своего малейшего интереса, например для чарки вина; однако я ошибся, это его наибольший интерес Нет в свете и не бывало такого человека, которого б он хотя в малую цепу против себя поставил. Не велик пред ним Картезий, Невтоа и Лейбниц со всеми новыми и толь в свете прославленными их изысканиями; он всегда за лучшие и важнейшие свои почитает являемые в мир откровения, которыми не только никакой пользы отечеству не приносит, но еще напротив того вред и убыток употребляя на оные немалые казенные расходы, а напоследок вместо чаемой хвалы и удивления от ученых людей заслуживая хулу и поругание, чему свидетелем быть могут Лейпцигские комментарии. Во всех науках и во многих языках почитает он себя совершенным, хотя о некоторых весьма стредственное. а о других никакого понятия не имеет; со всем тем ежели незнающий ученых шарлатанов его послушает, легко поверить может, что он в свете первой полигистор. Правда, что стихотворством своим, и то уа одном русском языке мог бы он получить некоторую похвалу, ежил б не помрачил оной пьянством и негодный поведением. Таковые суть свойства славного сего бороды описателя, которые завтра я вам, господа, на стихах представить потщусь: оные хотя не красны будут слогом, и не таковы, каковых бы заслужил автор, ибо Гораций, и Персии, и Ювенал добродетелей его по достоинству описать не могут, однак, в изображениях своих справедливы. На завтрашний день он и подлинно то сделал, и пришедши в компанию, прочитал свой Имн в слух перед всеми. Смеялись больше, нежели как надобно, и все обще рассуждали, что не худо 6 оной сообщить сочинителю Имна бороде; но автор им отвечал, что он к нему самому послать не хочет, а других знакомцев в Петербурге не имеет, кои б ему сообщили. Все напали на меня, чтоб я взял на себя сию комиссию, будучи известны, что я несколько знаком вам, государю моему, как главе российской стихотворцев, н. притом и прочим ученым людям. Не мог я им в том отказать, не показавши по себе, что и я приятствую толь непотребному сочинению, каков есть Имн бороде. Итак сообщаю вам при сем Передетую бороду, или ими пьяной голове с такою просьбою, чтоб, ежели вам знаком автор часто помянутого Имна, оный ему сообщили; не придет ли он хотя таким образом в раскаяние и не отстанет ли от таких вредных обществу сочинений и худых своих поступок Однако, прежде сообщения ему, просит автор, чтобы сей Имн высмотрели и по известной вашей к стихотворству способности что-нибудь в похвалу пьяной голове прибавили, которая и неописанные здесь добродетели вам может быть известны. Ежели же он имени своего в свет не объявил и вам неизвестен, то, имея власть и силу в канцелярии академии наук, велите напечатать сей вин в еже месячных сочинениях, тут он сам себя как в зеркале увидит. Я же пребываю и прьбуду с подобающим почтением
Ваш и притч. Христофор Зубницкий. 46
Из Холмогор июля дна 1767
В этом письме, по внешности исключительно почтительном к адресату, т. е. Ломоносову, и наполненной грубой брани против якобы неизвестного автора Гимна бороде, т. е. против того же Ломоносова, сейчас необходимо отметить одно: к письму были приложены стихи, названные Передетая борода Нил ими пьяной голове. Текст Передетой бороды также известен по ряду списков. Здесь он воспроизводится по Казанскому сборнику с учетом разночтений, представляемых другими списками.
Передетая борода, или имн пьяной голове.
Бороды я не ругаю
И ей имнов не слагаю;
Почитая праотцев,
Я ною из тех творцов
Одного главу избранну,
Славно гедерой венчанну,
С молодых котора лет
Сыном Бахуса слывет.
Голова предорогая
Жаль, что ты и крещена,
И что тела часть срамная
Пред тобой не почтена
Попечптедьна природа
О блаженстве смертных рода
Вить не тем путем вела.
Что украшен бородою;
Бочки ты тоя дирою
В человеческий лез род,
Оной где сидит урод.
Голова и т. д.
Голова в казне доходы
Уменьшает по вся годы;
Пьяницам любезный брат,
Взявши годовой оклад,
Бесполезно пропивает
И беспутства причиняет.
Не дадут когда вина
Сходит он тогда с ума
Голова и т. д.
Не напрасно он дерзает;
Пользу в том свою считает.
Чтоб обманом век прожить.
Общество чтоб обольстить
Или бисером подложный,
Иль серебро сыскав в дерме,
Хоть к ущербу всей казне.
Голова и т. д.
О. коль в свете ты блаженна,
Голова, браде замена.
Люди, правда, хоть велят
В бороду глупцам плевать;
По твоя хмельная рожа
Более к тому есть гожа,
И на твой раздутой зрак
Правей харкать может всяк.
Голова и т. д.
Есть ли правда что планеты
Нашему подобны светы,
Конче пъяниц там таких,
Нет и сумазбродов злых,
Веру чтоб свою ругали,
Тайны оных оклевали;
Дельно в срубе их сожгут
Голова и т. д.
С хмелю безобразен телом
И всегда в уме незрелом,
Ты, преподло быв рожден,
Хоть чинами и почтен;
Но за пребезмерно пьянство.
Бешенство, обман и чванство
Всех когда лишат чинов,
Будешь пьяный рыболов.
Голова н. т. д.
Голова, о прехмельвая,
Голова, ты прегустая,
Дурости, бесчинства мать,
Нечестивых мнений клад,
Корень изысканий ложных,
О забрало дел безбожных.
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить
Я тебе триумфы новы,
Чести я тебе отцовы,
Сколько можно, покажу:
В те ж уборы наряжу,
Украшу тебя рогами,
И индейскими слонами
Пряно везть велю в кабак,
С хором пьяниц и бурлак.
Голова и т. д.
Уж и чарки, уж и канны.
Склянки, кружки и стаканы
Там готовы для тебя;
Уж и стойка там чиста;
Холмогорские ярыги
Собрались встречать та с лики;
Дайте дудку и сопель,
И волынку и свирель
Голова и т, д.,
Ах куда с добром деваться?
Для Денисова сынка:
Он, бежав до кабака,
На пути в кал повалился,
И там торжества лишился.
Голова, теперь прощай
В век с свиньями почивай.
Голова. . . и т. д.
Как видно из приведенного текста, лицо, скрывшееся под псевдонимом Христофор Зубницкий, не считало нужным соблюдать какие-либо приличия: в Передетой бороде Ломоносов обвиняется в пьянстве, в обмане государства мозаиком ложным иди бисером подложным и т. д. , подвергается оскорблению в том, чего преподало был рожден, хоть чинами п почтен, и что в будущем, лишенный чинов, он вновь станет пьяным рыболовом.
В противовес Ломоносовским стихам
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных
Христофор Зубницкий пишет:
Корень изысканий ложных,
О забрало дел безбожных
Вообще нужно признать, что Переодетая борода, построенная по обычному образцу сатирических пародий XVIII в. , использующих в качестве канвы пародируемое произведение, написана остро, местами язвительно и в общем чистым языком, а со стороны версификации вполне грамотно. В. Б. Перец уже отмечал стилистические черты этого стихотворения. Желая отвести старинные гипотезы о принадлежности Передетой бороды или мина пьяной голове Треднаковскому, В. Н. Перец писал: Слог этого стихотворения, живой и легкий, даже слишком развязный для Тредиаковского, особенно в последних строфах 811, также мало похож на Тредиаковского, как и стиль Гимна бороде. . . Не составлен ли Ими голове каким-нибудь бойким секретарем Сильвестра, спрашивает в заключение В. Н. Перец, считая, что Христофор Зубницкий и Сильвестр Кулябка одно лицо. 47 В дальнейшем придется более подробно коснуться вопроса об авторе Передетой бороды, сейчас же следует отметить, что лишь апелляция В. Н. Перетца к бойкому секретарю Сильвестра недостаточно аргументирована и поэтому нисколько не убедительна.
Христофор Зубницкий не ограничился отправкой письма с приложением Передетой бороды Ломоносову. В бумагах м. Евгения имеется еще два письма: к профессорам Миллеру и Поповскому и к профессору Тредиаковскому.
Адрес первого письма кажется особенно странным: по содержанию оно, как видно из приводимого ниже текста, обращено к лицам, редактировавшим Ежемесячные сочинения, между тем, известно, во- 1, что редактором этого журнала за все время его существования был Г. Ф. Миллер; во- 2, что с 1755 г. Н. Н. Поповский был профессором философии в Московском университете и, следовательно, не мог принимать участия в редактировании Ежемесячных сочинений. По-видимому, в рукописи, которой пользовался В. Н. Перец, имела место опискавместо Поповский, надо читать Попов; в саном деле, академик Никита Попов имел касательство к изданию Ежемесячных сочинений; по крайней мере в 1757 г. он имел отношение к редактированию журнала, а в 1759 г. все поступавшие в редакцию рукописи на русском языке направлялись к нему. 48 Итак, в печатаемом ниже втором письме Христофора Зубницкого адресат приводится в исправленном чтении;
Государь мой
Благосклонность, с которой вы принимаете сообщаемые к Ежемесячным сочинениям разные пенсы не могла неизвестна быть и в отдаленных странах России. Автор рассеянного повсюду Инна бороде, как во многих местах, так и здесь сыскал себе подражателя, который есть один из моих знакомцев; чтоб заплатить сему предерзкому стихотворцу за толь не потребное его, а обществу и закону вредительное сочинение, не избрал он лучшего способа, как чтоб меч его оборотить на егожу самого голову и заделать другой ими, под именем нередетой бороды, описав в оном все хорошие того качества; но чтоб по отдаленности сей стороны не остался труд его в неизвестности, советовали ему приятели послать оной в Санктпетербург к некоторым славным стихотворцам, которые, может быть, сочинителя первого мина знают и сей ему по прнятству показать могут, а особливо сообщить Вам и вашему товарищу для издания оного на свет в Ежемесячных сочинениях. Он не имея сам знаеиости в Санктпетербурге положил сию комиссию на меня, почему я нас, государя моего так как и сотрудника вашего, прошу определить место в ваших квитках такому сочинению, которое кроме явных пороков никого не ругает: ибо ежели по пронесшемуся здесь слуху автору в Мина бороде можно было требовать, чтоб оной в Ежемесячных сочинениях напечатан был, то тем с большею смелостью зовет того требовать сочинитель Имна пеной голове, который с нею только одною и разведывается, не употребляя никаких насмешек и ругательств закону и тайнам веры, но паче оные защищая. Ежели ж вам самим сомнительно будет оной напечатать, то прошу учинить то хотя с докладу академической канцелярии. Присутствующий во оной приятель мой. многомощный господин советник Ломоносов, уповаю, вам будет в сем хорошем деле способствовать, ибо и к нему такой же список имна сообщен при особливом письме, с которого вам для вероятности при сем сообщаю копию. Может быть, вы и оное печатать удостоите. В прочем будучи надежен, что вы автору сего мина честь, а моей просьбе снисхождение заедаете пребываю с должным почтением. 49
Из Холмогор Июля дня 1757.
Наконец, Христофор Зубницкий обратился с письмом и к Тредиаковскому. Вот текст его:
Государь мой
Как я никогда не надеюсь, чтоб вы какое-нибудь участие принять хотели во всем том, что только каеаегся к предосуждепню благочесгиво-го нашего закона; так и не сомневаюсь, чтоб приложенный при сем Имн вам приятен не был. Уповаю, довольно известно вам, каким удаленным от всякия чести и совести образом автор непотребного Им на бороде явил безбожное свое намереньe и желание, чтоб обругать христианское ученая п. таиттва веры нашея к немалому одних соблазну и развращению, а других сожалению и ревности. Хотя, правда, к отвращению таковых пруде зостсй наилучшее б средство быть могло, чуб в пример другим удостой и сего ругателя публичным наказанием; однако пока то сделается, Неходу безбожные его мнения и разглашения отражать другими способами. В сем-то намерении один из моих знакомцев переделал помянутой его Имн на свой строй, и просил меня как к прочим в стихотворстве искусным людям, так и к вам, государю моему, в С. Петербург послатьв таком уповании, что ежели в Ежемесячных сочинениях оного не напечатают о чем я к господам издателям оных с просьбою писал, та вы довольный сыщите случай сообщить тот вашим приятелям и прочим, лучшее в вере своей, нежели спасатель Бороды, почтение имеющим. Я о сей же материи писал и к господину советнику Ломоносову а для куриозности сообщаю вам копию моего письма; думаю, что и он с своей стороны приложит старание о напечатании или разглашения оного Впрочем есмь с должным почтением вам покорный слуга Христофор Зубницкий. 50
Из Холмогор, Июля 15 дня 1757 года.
Из приведенных материалов видно, что план Збницкого состоял в том чтобы по мере возможности шире распространить письмо к Ломоносову и Передетую бороду, которые в копиях сообщались Миллеру и Тредиакокскоыу. Очень возможно, что письма, аналогичные тем, с которыми X. Зубницкий обратился к Миллеру и Тредяаковскому, были, с приложением Передетой борода, отправлены и другим лицам; почта несомненно, надо полагать, было оно направлено Увала на и и Воронцовым, мецпватаи: Ломоносова. В портфелях Миллера, хранящихся в Московском ГАФКЭ портфель 1501, имеется экземпляр Передетой бороды, очевидно, полученный при письме, текст которого напечатан выше. Где находится самое письмо, установить не удалось.
Здесь уместно отметить, что Тредиаковский добросовестно исполнил возложенное на него Зубницким поручение: как письмо Зубницкого к нему, так и приложенное в копии письмо к Ломоносову, вместе с Передетой бородой, были распространены именно Тредиаковским. Они имеются в списках в Казанском сборнике и в одном рукописном сборнике XVIII в. в Посуд. Публичной библиотеке Ленинград. 51 Отсутствие письма к Миллеру и Попову заставляет предположить, что разглашение всходило не от Зубницкого Кулябки, а от Тредиаковского; на это же указывает и одинаковая последовательность писем в обоих сборникахсперва письмо Зубницкого к Тредиаковскому, а затем как приложения письмо к Ломоносову и Передетая борода в Казанском сборнике 16, 17 и 18.
Опубликовавший все три письма по бумагам м. Евгения, В. Н. Перец справедливо отметил, что все они написаны в одной манере и принадлежат одному лицу. 52 Обращаясь к Афанасьевкой гипотезе о том, что X. Зубницкий Тредиаковский, В. Н, Перец указывал, что уже сразу, при чтении первого и второго письма, бросается в глаза полное несоответствие запутанного, мелочно придирчивого стиля Тредиаковского со спокойным, холодно отточенным, полным иронии и сарказма стилем приведенных писем. Написание последнего, третьего указывает на то, что Тредиаковский, как известный литературный противник Ломоносова, также получил пародию на в Имн бороде и приглашался к разглашению ее. Странным было бы предположение, что он сам себе адресовал это письмо, повторяющее мотивы предыдущих 53. Если нельзя не согласиться с автором приведенных строк в отношении стилистической характеристики Тредиаковского и Зубницкого, то послед и со соображение можно принять только в том случае, если считать не подлежащей сомнению авторитетность списка. Хотя полной уверенности в такой авторитетности нет, можно все же принять и этот аргумент, так как последующие доказательства В. Н. Перетца еще более подтверждают его тезис о том, что X. Зубницкий не был Тредиаковским.
Доказательства эти состоят в интересном сопоставлении фразеологических совпадений между всеподданнейшим докладом синода и письмами Зубницкого
Приведенные В. Н. Перетцои совпадения достаточно убедительно говорят о том, что X. Зубницкому был хорошо званом текст я доклада синода и что, очевидно, он и был одиии из авторов этого доклада. Это обстоятельство, в связи с указаниями как на рукописной экземпляре Гимна бороде, принадлежавшей А. М. Кнежевичу, так и в бумагах м. Евгения о тон, что сатир-Ломоносова написана на Сильвестра Кулябку, 55 и привел
