1760 МАРТА 17. ОПРЕДЕЛЕНИЕ КАНЦЕЛЯРИИ АН ОБ УВОЛЬНЕНИИ
И. -Х. ГЕБЕНШТРЕЙТА ОТ АКАДЕМИЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ
И О НАЗНАЧЕНИИ НА ЕГО МЕСТО И. -Т. КЕЛЬРЕЙТЕРА
Сего марта 15 дня из Лейпцига от 9 февраля получено в Академическую канцелярию от г. профессора Гебенштрейта доношение, которым просит для представленных от него в том доношении причин от академической службы увольнения, а в контракте его о бытии ему в службе при Академии никакого сроку не положено. Того ради по указу е. и. в. Канцелярия Академии Наук приказали: оного профессора Гебенштрейта по тому его прошению от академической службы уволить, а на место его гг. академики признавают ли доктора и адъюнкта Кельрейтера достойным быть ботаники и натуральной истории профессором и надобно ли, чтоб он для уверения о знании своем в ботанике, сверх поданных им уже разных о истории натуральной диссертаций, подал еще особливый в ботанике специмен, или и без специмена достоин, о том, в силу его высокографского сиятельства Академии г. президента инструкции 17 пункта, не только от гг. академиков, но и от пребывающих здесь гг. почетных членов, знающих ботанику, требовать г. конференц-секретарю от каждого на письме его мнение, а по истребовании представить в Канцелярию Академии Наук при репорте. И о том в Академическое и Историческое собрание послать указ.
Михайло Ломоносов
Иван Тауберт
И. Штелин
Секретарь Михайло Гурьев
Подписан марта 17 дня
1760 года
Примечания
Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и подписанному Ломоносовым, Таубертом и Штелином (ААН, ф. 3, оп. 1, № 471, л. 72).
Публикуется впервые.
В апреле 1759 г. профессор И. -Х. Гебенштрейт был отпущен на несколько месяцев за границу для лечения, а его должность при Ботаническом саде была «препоручена» на это время адъюнкту И. -Ф. Кельрейтеру (там же, № 242, л. 105). В сентябре того же года Гебенштрейт сообщил Тауберту, что поправился, но что опасается еще трогаться в обратный путь и просит дать ему какое-нибудь научное поручение, которое он мог бы выполнить за границей (там же, лл. 117—118). Что ответили ему на это, неизвестно, но сохранилось письменное «мнение» двух советников Академической канцелярии, Тауберта и Штелина, поданное Разумовскому, без ведома третьего советника Канцелярии, Ломоносова (там же, лл. 125—126). В этом документе Тауберт и Штелин весьма отрицательно характеризуют Гебенштрейта как ученого, рекомендуют уволить его от академической службы и настоятельно советуют произвести Кельрейтера в ординарные профессоры. На обороте «мнения» написано неизвестной рукой по-французски: «29 января представлено его сиятельству г. президенту, который по прочтении приказал, чтобы Канцелярия объявила г. Кельрейтера ординарным профессором, и г. Гебенштрейта известили бы об отставке». Эта резолюция Разумовского осталась неизвестна Ломоносову. Тем же днем, как и эта резолюция (9 февраля 176 г. нового стиля, что соответствовало по старому стилю 29-му января), датировано и отправленное из Лейпцига прошение Гебенштрейта, где он заявляет Академической канцелярии, что хоть и намеревался вернуться в Россию, однако, ввиду военных обстоятельств и отсутствия средств на дорогу, осуществить это намерение не может и потому просит уволить его от академической службы (там же, л. 123). Совпадение дат свидетельствует с полной несомненностью, что решение об увольнении Гебенштрейта было принято до получения его просьбы об отставке. Таким образом, Ломоносов, вероятно, совершенно прав, когда говорит, что Гебенштрейту «присоветовали» подать эту просьбу, вовсе не отвечавшую его собственным желаниям (см. документ 453, II, п. 10).
Канцелярии, Тауберт и Штелин, имея уже в руках распоряжение президента о назначении Кельрейтера профессором, не стали бы, конечно, затевать сложную процедуру опроса по этому предмету всех академиков.
Этот опрос дал не те результаты, какие предсказывали Тауберт и Штелин в своем секретном «мнении», поданном Разумовскому, где они ссылались на «всех» академиков, которые единодушно, будто бы, считают и «засвидетельствовать не откажутся», что Кельрейтер «как в ботанике, так и во всех частях истории натуральной» имеет «гораздо превосходнейшее знание перед профессором Гебенштрейтом». На деле же из десяти опрошенных академиков (Ломоносова не запрашивали) только трое (Цейгер, Эпинус и Гришов) нашли, что Кельрейтера можно назначить профессором ботаники, не требуя от него нового «специмена», остальные же семеро (Попов, Котельников, Румовский, Протасов, Фишер, Браун и Сальхов) признали, что без такого «специмена» назначать Кельрейтера профессором нельзя, так как ни одной работы по ботанике им пока не представлено (там же, лл. 130—140 и 143—144). При всей вескости этого последнего довода, подтвержденного соответствующей архивной справкой (там же, л. 120), восторжествовало все же мнение меньшинства, к которому присоединился конференц-секретарь Миллер, сославшийся на отзыв почетного члена Академии, лейб-медика императрицы де-Гортера (там же, л. 128). От Кельрейтера не потребовали никаких доказательств его ботанических познаний, и ордером Разумовского от 13 апреля 176 г. он был назначен профессором (там же, л. 149).
Этого назначения Кельрейтер, однако, не принял, мотивируя свой отказ тем, что жалования ему дали на двести рублей меньше, чем он просил (там же, л. 151). Дождавшись окончания своего пятилетнего адъюнктского контракта, он летом 176 г. уехал на родину (там же, № 472, лл. 91 и 119).
об этом одного из своих заграничных корреспондентов в таких выражениях: «Академия освобождена от г. Ломоносова, — писал Миллер — Уведомьте об этом скорее г. Кельрейтера; наверное, это ускорит его решимость возвратиться опять сюда» (Пекарский, Доп. изв., стр. 87—88). Но в цене опять не сошлись, и Кельрейтер так и не вернулся в Россию (там же, № 274, лл. 152—156 и 164—175 и № 474, лл. 187—189 и 279).