1757 МАРТА 14 — АПРЕЛЯ 10. ЗАПИСКА, ПРЕДСТАВЛЕННАЯ ПРЕЗИДЕНТУ
АН ПО ПОВОДУ ЗАПРЕЩЕНИЯ ПЕЧАТАТЬ В «ЕЖЕМЕСЯЧНЫХ СОЧИНЕНИЯХ»
СТАТЬЮ Г. А. ПОЛЕТИКИ
Неприличности, которые г. Миллер показал в своем
доношении от 141* марта сего 1757 года
1
Доносит Канцелярии, что ему сомнительно кажется, оный указ писал ли г. советник Ломоносов с ведома г. статского советника Шумахера и коллежского асессора г. Тауберта. Здесь он г. статского советника Шумахера и г. асессора Тауберта называет такими оплошными и нерадивыми людьми, которые всё не делают по общему согласию, но по пристрастию уступают г. советнику Ломоносову, что самая ложь и помянутым членам ругательство, а г. советнику Ломоносову злобное огорчение, якобы он писал указы высочайшим именем е. и. в. тайно и без согласия г. г. прочих присутствующих; притом поносит канцелярских служителей, которые указы справляют. Всем сим старается опорочить и низвергнуть учреждение президентское с ругательством. Еще ж пишет: «ни г. статский советник, ни г. асессор Тауберт о достойности пиесы г. Полетики не знает; смотрел г. советник Ломоносов — один доводчик и судья». Здесь назвал он г. статского советника Шумахера и г. асессора Тауберта невеждами, а г. советника Ломоносова презрительным и бесчестным именем — «доводчиком», которым именем называют людей подлых и подозрительных при розыскных делах.
2
По малому своему знанию, как в прежнем, так и в нынешнем своем доношении пишет, что помянутая пиеса есть наилучшая, которая до сих пор и проч.
Однако всепокорнейше просит прочесть указ государя Петра Великого, при сем приложенный, притом и сам не помнит, что писал в предуведомлении; выключает г. советника Ломоносова от рассуждения о пиесах, где всякому академическому члену рассуждать свободно по силе предуведомления; и его должность рассуждать о таких неприличностях вдвое больше, нежели Миллерова, потому как члена Канцелярии и члена Собраний.
3
сам обиды всей Академии, а особливо Канцелярии; 4) будто его Канцелярия отягощает; 5) что Канцелярия тогда президентскую власть имеет, когда его совсем нет; 6) что будто сие дело партикулярное 7) и что он впасть может опять в ипохондрию. Сие обыкновенное его извинение употребляет всегда в защищение своих нахальных поступок, презирает повеление его сиятельства, пишучи бесстыдно в Канцелярию в такой силе: «Я новых членов, определенных его сиятельством, за членов не признаю, затем что еще Сенат того не апробовал».
Всем сим показывал он свою древнюю вкорененную зависть, злобу, и необузданное властолюбие, и презрение людей честных, которые об общем добре радеют и пресекают его коварные поступки, которые всегда показывали, что он, приводя Академический корпус в замешательство, чрез вредное и бесчестное унижение других себя ищет возвысить.
Примечания
Печатается по подлиннику, писанному писарской рукой и никем не подписанному (ААН, ф. 3, оп. 1, № 501, лл. 187—188).
Впервые напечатано: Билярский, стр. 329—331.
Еще в январе 1755 г., когда Миллер только что приступил к исполнению обязанностей редактора «Ежемесячных сочинений», он просил президента Академии Наук, чтобы Ломоносов «не был судьею в чем-нибудь», что касается его, Миллера. Эту свою просьбу Миллер мотивировал, с одной стороны, напоминанием о «великой ссоре», которая была у него с Ломоносовых при обсуждении диссертации Миллера «Происхождение имени и народа российского» (см. т. VI наст. изд., стр. 17—80, 546—559), а с другой стороны, следующим доводом: «Г-н Ломоносов не только то, что я делаю, ни во что не ставит, но и дерзает критиковать и опровергать то, что ваше высокографское сиятельство изволили приказать или апробовать или что целым собранием определено в его небытность» (ААН, ф. 21, оп. 1, № 25, л. 7).
Понятно поэтому, какое раздражение вызвал в Миллере опубликованный выше (документ 426) указ Канцелярии, подписанный одним Ломоносовым. Это последнее обстоятельство дало повод Миллеру усмотреть в решении Канцелярии личный выпад Ломоносова, заподозрить его в том, что указ послан без ведома других членов Канцелярии, и выразить сомнение в праве Ломоносова подписывать канцелярские указы и даже в праве заседать в Канцелярии, так как ордер президента о назначении Ломоносова членом Канцелярии не был утвержден ни Сенатом, ни императрицей. В связи с этим указом Миллер подал 13 марта жалобу на имя президента Академии и 14 марта доношение на имя Канцелярии. То и другое было изложено в выражениях, одинаково оскорбительных как для Ломоносова, так и для других членов Канцелярии: «Ни г. статский советник Шумахер, ни г. асессор Тауберт, — писал Миллер в доношении на имя Канцелярии, — не изволят рассуждать о достойности пиесы г. асессора Полетики; следовательно, г. советник и профессор Ломоносов один и доводчик и хощет быть судиею в сем деле, что указам государственным весьма противно» (ААН, ф. 3, оп. 1, № 220, л. 317). В жалобе на имя президента Миллер высказывался еще резче, виня во всем одного Ломоносова: «Злому року угодно было, чтобы Ломоносов, войдя в состав Канцелярии, только на то, как-будто, и оказался пригоден, чтобы причинять огорчения многим из нас, в особенности же мне», — писал Разумовскому Миллер и добавлял: «Посещающие Канцелярию передают мне, что г. Шумахер не изрекает ни слова, а г. Тауберт не осмеливается, видимо, возражать против того, что предлагает г. Ломоносов. Писцы в полном распоряжении последнего» (там же, ф. 21, оп. 1, № 27, лл. 11, 12 об.).
По получении доношения Миллера от 14 марта 1757 г. Канцелярия отправила президенту, в дополнение к ранее посланным документам (см. примечания к документу 425), публикуемую записку. Она никем не подписана и, судя по журналу исходящих (ААН, ф. 3, оп. 1, № 605), была послана без всякой сопроводительной бумаги. Если Ломоносов и не был, может быть, непосредственным ее автором, то принимал бесспорно участие в ее составлении.
К. Г. Разумовский ответил на посланные ему документы чрезвычайно решительным ордером, где писал, что поведение Канцелярии в этом деле им «весьма апробуется», а Миллеру «рекомендуется всякая пристойность и почтение к Канцелярии, от которых он в сем случае немало отступил» (там же, № 468, л. 144).
1* 17.