ЛОМОНОСОВ Михаил Васильевич (1711-1765)
Великий русский ученый, просветитель, поэт М. В. Ломоносов родился 8 (19) ноября 1711 года в деревне Денисовка (ныне – с. Ломоносово) близ Холмогор Куростровской волости Двинского уезда Архангельской губернии. В некоторых источниках местом рождения называется деревня Мишанинская, слившаяся с Денисовкой в середине XVIII века. Его отцом был крестьянин-помор Василий Дорофеевич Ломоносов (1681-1741). Был он не бедным крепостным крестьянином из "самой низшей и простой среды народа", как иногда указывается. Напротив, Ломоносов-отец имел большой участок земли, которым владел на правах собственности. Кроме того, он "промысел имел на море, по мурманскому берегу и в других приморских местах для лова рыбы на своих судах, из коих имел немалой величины гукор с корабельною оснасткою, всегда имел в том рыбном промысле счастие, а собою был простосовестлив и к сиротам податлив, а с людьми обходителен, только грамоте неучен..." Из многих фактов следует, что Ломоносов-отец был свободный, зажиточный крестьянин, вероятно, самый богатый на всем Курострове. Когда собирали деньги на строительство церкви в Денисовке, тот не задумался пожертвовать 10 рублей, то есть стоимость целого участка земли. Этот вклад по величине превышал все прочие, сделанные его односельчанами. Зажиточностью Ломоносова-отца может быть объяснен его брак с дочерью дьякона Еленой Ивановной, урожденной Сивковой. От этого брака и родился сын Михаил, которому суждено было прославиться на всю Россию и Европу.
О первых годах жизни Михаила Ломоносова известно крайне мало. Отец, по отзыву сына, был человек добрый, но «в крайнем невежестве воспитанный». Мать Ломоносова умерла когда ему было 9 лет. Исследователям не удалось найти ни одной строчки, в которой бы сам Михаил Васильевич вспоминал о своей матери. В 1721 году отец женился на Феодоре Михайловне Усковой, дочери крестьянина соседней Ухтостровской волости. Летом 1724 года она умерла. Через несколько месяцев, возвратившись с промыслов, отец женился в третий раз на Ирине Семёновне (в девичестве Корельской). Для 13-летнего Ломоносова третья жена отца стала «злой и завистливой мачехой». Ломоносов говорит, что она "всячески старалась произвести гнев в отце" и вооружить его против сына. Тяжелые семейные условия имели большое влияние на складывающийся характер мальчика.
Когда Михаилу исполнилось 10 лет, отец стал его брать с собой на рыбную ловлю в Белое море и Северный океан. Это делалось не только потому, что Василий Дорофеевич хотел воспитать из своего сына рыболова и моряка, но и потому еще, что он просто нуждался в помощнике для своего дела. Во время этих трудных и продолжительных поездок – по четыре недели подряд и более – молодой Ломоносов знакомился с суровой природой Северного океана; при этом нередко отец и сын вынуждены были вступать в жестокую борьбу с разбушевавшимся океаном, в борьбу, которая могла закончиться смертью их обоих. Походы с отцом в море оставили неизгладимый след в душе Ломоносова и были, по-видимому, лучшими моментами в его детстве. Таким образом, хотя мальчик до 12 лет и не учился грамоте, его естественные умственные способности развивались, он сталкивался с разнообразными явлениями жизни и самостоятельно строил свои выводы. Так что можно с уверенностью сказать, что по своему умственному развитию в эти двенадцать лет Ломоносов стоял на достаточно высокой ступени.
Помощь в обучении оказал и дьячок местной Дмитровской церкви Сабельников. Учение шло легко, и мальчик "через два года учинился, к удивлению всех, лучшим чтецом в приходской своей церкви". Сначала его любимым чтением были "жития святых, напечатанные в прологах, и в том был проворен, а притом имел у себя природную память: когда какое житие или слово прочитает, после пения рассказывал сидящим в трапезе старичкам сокращеннее на словах обстоятельно". Как-то зайдя в дом односельчанина Христофора Дудина, он увидел в первый раз в жизни недуховные книги. Это были "Грамматика" М. Смотрицкого и "Арифметика" Магницкого. Как Ломоносов ни просил старика Дудина дать ему эти книги на несколько дней, тот отвечал отказом. Тогда Михаил избрал другой путь. Он подружился с тремя сыновьями старика, старался им всячески угодить, пока наконец не получил от них этих столь заманчивых книг. "От сего самого времени не расставался он с ними никогда, носил везде с собою и, непрестанно читая, вытвердил наизусть. Сам он потом называл их вратами своей учености".
Уже в 14 лет Ломоносов писал безошибочно и четко. Этот факт красноречиво иллюстрирует блестящие способности мальчика, особенно если вспомнить первую известную подпись Карамзина-юноши, полную таких ошибок и описок, что один из его биографов только по одной этой причине отказался верить в принадлежность ее перу столь известного впоследствии историографа.
Юный Ломоносов целые дни проводил с книгами, что вызывало гнев его мачехи. Отец становится на сторону своей жены и находит, что сын его предается пустым занятиям. Жизнь Ломоносова в родном доме делалась невыносимой. Любознательному юноше не оставалось ничего иного, как уехать из дому. Все то, чему он выучился, нисколько не удовлетворяло его любознательности, а, напротив, возбуждало ее. Товарищ Ломоносова по Академии наук Я. Штелин утверждал, что причиной бегства стала жажда научного знания. Дьяк Сабельников, учивший Ломоносова грамоте, "обыкновенно отвечал, что для приобретения большого знания и учености требуется знать язык латинский, а ему не инде можно научиться, как в Москве, Киеве или Петербурге, что в сих только городах довольно книг на том языке. Долгое время питал он в себе желание убежать в который-нибудь из сказанных городов, чтоб отдаться там наукам". Кроме того, у Ломоносова было страстное желание обучиться стихотворному искусству. К бегству побуждали также тяжелые семейные условия и твердое намерение отца женить сына, хотя бы даже против его воли.
В книге для записей поручителей в платеже податей за отлучившихся Куростровской волости сохранилась следующая отметка: "1730 года декабря 7-го дня отпущен Михаиле Васильев сын Ломоносов к Москве и к морю до сентября месяца предбудущего 1731 года, а порукою по нем в платеже подушных денег Иван Банев росписался". Таким образом, бегство Ломоносова совершилось около 7 декабря 1730 года. Паспорт ему удалось достать тайком, при помощи управлявшего тогда в Холмогорах земскими делами Ивана Васильевича Милюкова. Сосед Фома Шубной, вероятно родственник Ивана Шубного, дал ему на дорогу полукафтан и три рубля денег. Ночью, когда все спали, Ломоносов взял с собой подаренные соседом книги и, ничего не сказав домашним, ушел из дома. На третий день он настиг рыбный обоз, шедший из Холмогор в Москву, и упросил рыбаков разрешить идти вместе с ними. С обозом Ломоносов дошел "до Антониево-Сийского монастыря, был в оном некоторое время, отправлял псаломническую должность; заложил взятое им у Фомы Шубного полукафтанье мужику емчанину, которого после выкупить не удалось, ушел оттоле в Москву, пристал на Сухареву башню обучиться арифметике, которой науки показалось ему мало, то пришел он к тогдашнему московскому архиерею, объяви себя поповским сыном, просил о принятии себя в Заиконоспасское училище для обучения словено-греко-латинских наук, куда был и принят".
Отъезд из дома Ломоносов тщательно продумал, остановив свой выбор на Москве. Он преодолел весь путь за три недели, и в начале января 1731 года прибыл в Москву, где никого не знал. Отправляясь в путь, Ломоносов вовсе не был неучем. Он имел максимально возможное в тех местах образование, которое и позволило ему поступить в Славяно-греко-латинскую академию – первое высшее учебное заведение в Москве. В академии он изучал древние языки и другие гуманитарные науки. Дома между тем долго его искали и, не найдя нигде, “почитали пропадшим до возвращения обоза по последнему зимнему пути: тогда уже узнали, где он и что он". Известно, однако, что отец Ломоносова знал, где его сын и что он делает, - это не подлежит никакому сомнению, так как Михаил Васильевич сам говорил, что получил от отца не одно письмо с просьбою воротиться домой. Ломоносов ушел из дома с ведома отца; но, по-видимому, отец отпустил его лишь на короткое время, почему он потом и числился "в бегах".
и прочие нужды. Так приходилось жить изо дня в день, без всякой надежды на улучшение в близком будущем. Но жажда научного знания, завладевшая душой молодого человека, заставляла его забывать обо всех лишениях, которые ему приходилось терпеть. Все свободное время Ломоносов посвящал учебе. Уже через полгода он был переведён из нижнего класса во второй, и в том же году – в третий. Через год, в достаточной мере овладев латынью, и будучи уже способен на латинском сочинять небольшие стихи, он начал учить греческий. Но библиотека Спасского училища не могла насытить его жадности к наукам, и Ломоносов в 1734 году прибегнул к архимандриту с “усиленною просьбою” послать его на один год в Киев, в Киево-Могилянскую академию, учиться философии, физике и математике. На эту просьбу архимандрит ответил согласием и выдал ему деньги на проезд. Этот факт показывает, что начальство училища серьезно смотрело на занятия Ломоносова. К сожалению, вместо знаний, которых так жаждал юноша, он встретил лишь бессодержательные философские и богословские прения. Не прошло и года, как он, разочарованный в Киевской школе, вернулся в Москву, где его ожидали события, открывшие доступ к изучению западноевропейской науки. В конце 1735 года, проучившись в Спасском училище пять лет, Ломоносов был вызван в Академию Наук и отправлен в Петербург, где зачислен в студенты университета при Академии Наук (Первоначально предполагалось принять 20 человек, но ректор Калиновский избрал из них наиболее способных, в числе которых, кроме Ломоносова, оказался Виноградов, будущий его товарищ по заграничному путешествию, и Никита Попов, впоследствии ставший первым русским астрономом).
Петербургская Академия Наук, основанная в декабре 1725 года Екатериной I, была уже сложившимся научным учреждением, но в царствование Петра II находилась в плачевном состоянии. Академики покидали Петербург и переселялись на жительство в Москву. "Знатные люди" перестали отдавать своих детей в академическую гимназию, и она стала существовать только для бедняков. Ненадежным поставщиком студентов являлась и Московская академия. Президент Петербургской академии барон Корф, понимая, что при таком положении нельзя мечтать о распространении просвещения в России, обратился к Сенату: "Не соблаговолено ли будет приказать, чтобы из монастырей, гимназий и школ двадцать человек выбрать, которые столько научились, чтоб с нынешнего времени они у профессоров сея Академии слушать и в вышних науках с пользою происходить могли". Сенат дал свое согласие и указал при этом на Заиконоспасский монастырь. Барон Корф лично обратился к архимандриту этого монастыря Стефану с просьбой прислать отроков "добрых, которые бы в приличных к украшению разума науках довольное знание имели и вам бы самим честь и отечеству пользу учинить могли". Архимандрит избрал 12 учеников "остроумия не последнего" и препроводил их в Петербург. В числе них был и Ломоносов, которого, вероятно, посвятили бы в священнический чин и отправили бы в Корелу, если бы не столь неожиданный и счастливый случай.
2 января 1736 года Ломоносов вместе с 11 товарищами был представлен в Академию наук отставным прапорщиком Василием Поповым, который и привез их из Москвы. Уже 12 января они были зачислены студентами в Петербургский академический университет. Сначала Ломоносов и его товарищи поселились при самой Академии Наук, в бывшем дворце царицы Прасковьи Федоровны (не сохранился), а 23 марта переехали на жительство в снятое Академией каменное здание Новгородской епархии на 1-й линии Васильевского острова, около Невы (дом не сохранился). Для них были куплены простые деревянные кровати с тюфяками, по одному маленькому столу и стулу, на всех три платяных и три книжных шкафа. Им были выданы необходимые одежда, обувь, бельё и т. д. Но в Петербурге Михаил Васильевич пробыл только до сентября 1736 года.
Еще в 1735 году барон Корф старался приискать за границей астронома и химика, сведущего и в горном деле, для отправления их в ученое путешествие по Сибири. Астронома удалось найти, а химика – нет. Когда начальник Академии обратился за рекомендацией во Фрайбергский университет к Иоганну Фридриху Генкелю, знаменитому доктору и горному советнику, тот прямо объявил, что такого химика указать не может, и предложил прислать к нему для обучения несколько молодых людей, достаточно подготовленных к слушанию лекций. Это предложение было принято, Сенат утвердил доклад барона и выделил 1200 рублей на годичное содержание и обучение трех молодых людей – Густава Ульриха Райзера (17-ти лет), Дмитрия Виноградова (16-ти лет) и Михаила Ломоносова (25-ти лет). Однако Генкель потребовал за их обучение такую сумму, которой Академия не располагала. Тогда Корф обратился к другому известному ученому – видному математику, философу и педагогу профессору Марбургского университета Христиану Вольфу. Тот дал свое согласие, и трое юношей, получив подробную инструкцию как им вести себя, 8 сентября 1736 года отправились на корабле в Германию. Сильная буря заставила их вернуться. Только 23 сентября им удалось выехать из Кронштадта, а 3 ноября они уже прибыли в Марбург к профессору Вольфу.
Здесь, в Марбургском университете, Ломоносов получил свое обширное и основательное образование. У профессора Х. Вольфа он слушал лекции по философии, логике, математике, механике, физике, гидростатике, гидравлике и аэрометрии, а у профессора Ю. Г. Дуйзинга занимался химией. С мая 1737 года Ломоносов стал брать уроки французского языка, рисования, танцев и фехтования. По отзывам этих профессоров ясно следует, что Ломоносов страстно отдался научным занятиям. Оба профессора в самых лестных выражениях говорят о его прилежании, о любви к науке и основательности, с какою он приобретал научные знания. Всю жизнь потом Ломоносов с теплым чувством и глубоким уважением вспоминал своего учителя Х. Вольфа. Он называл его своим благодетелем, перевел его экспериментальную физику на русский язык и постоянно переписывался с ним по приезде в Россию. От Вольфа Ломоносов усвоил тот взгляд на науку, которого придерживался всю свою жизнь.
«О превращении твёрдого тела в жидкое, в зависимости от движения предшествующей жидкости», а 4 октября 1738 года он посылает в Академию донесение на немецком языке о лекциях по естественным и гуманитарным наукам, которые он посещал, и о приобретенных им книгах. К этому донесению Ломоносов приложил свое ученое рассуждение по одному из вопросов физики и стихотворный перевод оды Фенелона, воспевающей счастье сельского уединения вдали от сутолоки городской жизни. Весной 1739 года Ломоносов представил ещё одну работу «Физическая диссертация о различии смешанных тел, состоящих в сцеплении корпускул», где рассматривал вопросы о строении материи и намечал контуры новой корпускулярной физики и химии. Но если Ломоносов обязан Марбургскому университету своими познаниями в науках, то здесь же, среди студенческой молодежи, развились и слабые стороны его характера, особенно пристрастие к крепким напиткам. Все свободное время студенты тратили на карточную игру и бесшабашные попойки, сопровождавшиеся драками и грубыми чувственными наслаждениями. Здоровый, высокий, широкоплечий, недюжинно сильный студент Ломоносов и почти такой же его товарищ Виноградов, приехав в Марбург, впервые вкусили всю сладость бесконтрольной свободы. До этого они несколько лет просидели в четырех стенах, голодая и терпя всевозможные лишения. Теперь же они были свободны, а в карманах звенели деньги, ведь им выдали по 300 рублей на человека, вперед за год.
Их руководитель Х. Вольф, заметив, что они покучивают, написал в Академию, что "не мешало бы напомнить им, чтобы они были бережливее, а то в случае отозвания их окажутся долги, которые могут замедлить их отъезд". Академия тут же прислала свое наставление: "вообще не тратить денег на наряды и пустое щегольство, остерегаться делать долги" и так далее. Однако это наставление не возымело надлежащего действия. К 1739 году у студентов уже было долгу 1370 рейхсталеров. Вольф, извещая Академию об этом факте, присовокупляет: "Лучше всего будет, конечно, если они оставят университет и поступят к химику, потому что у него они не будут иметь той свободы, которой их в университете никак нельзя лишить". Академия последовала этому совету и в том же 1739 году решила перевести студентов во Фрайберг к И. Ф. Генкелю, который должен был обучать их химии, металлургии и вообще горному делу.
Выезд во Фрайберг состоялся утром 8 (20) июля 1739 года, причем только тогда молодые люди раскаялись в своем поведении, а Ломоносов, по словам Вольфа "от горя и слез не мог промолвить ни слова". Во Фрайберге у Генкеля студентам пришлось несладко. Барон Корф написал ему инструкцию: "Эти три лица в прилежании и успехах своих очень не равны между собою; в мотовстве же как бы превосходят друг друга... Вследствие этого Академия наук нашла себя вынужденною уменьшить стипендию трех студентов и каждому из них, вместо прежде назначенных в год 300 рублей, выдавать на содержание только половину, то есть 150 рублей". Письмо заканчивалось просьбой к Генкелю, "чтобы студентам кроме одного талера в месяц, назначенного им на карманные деньги и разные мелочи, не выдавать никаких денег на руки, а между тем объявить везде по городу, чтобы никто им не верил в долг, ибо если это случится, то Академия наук за подобный долг никогда не заплатит ни одного гроша..."
Сначала отношения между Генкелем и студентами были хорошие. Ломоносов усиленно занялся металлургией. Кроме того, в течение четырех месяцев он переводил и составлял различные экстракты по соляному делу для академика Готлиба Фридриха Вильгельма Юнкера, приехавшего во Фрайберг для изучения соляного промысла и впоследствии состоявшего надзирателем соляных заводов в Бахмуте. Тогда же (1739) Ломоносов сочинил оду по случаю взятия русскими войсками турецкой крепости Хотин. Она написана ямбами, размером, до того времени небывалым в русских стихотворениях. Ломоносов, посылая свое произведение в Академию наук, приложил к нему большое «Письмо о правилах российского стихотворства», в котором рассказывает, как он начал писать стихи и приводит образчики своих опытов. Среди прочего он пишет: "Я не могу довольно о том нарадоваться, что российский наш язык не токмо бодростию и героическим звоном греческому, латинскому и немецкому не уступает, но и подобную оным, а себе купно природную и свойственную версификацию иметь может". Первые оды Ломоносова, несмотря на их громадное значение в истории русской поэзии, не были в свое время напечатаны и послужили только для Академии наук доказательством его литературных способностей. Между тем с «Оды на взятие Хотина» и «Письма о правилах российского стихосложения», в сущности, начиналась новая русская литература, с новыми размерами стиха, с новым языком, отчасти и с новым содержанием.
С конца 1739 года отношения между Генкелем и Ломоносовым начинают портиться и доходят до полного разрыва. Генкель видел, что его "ученикам нет никакой возможности изворачиваться двумястами рейхсталеров в год", - двумястами, так как ему удалось выхлопотать студентам прибавку в 50 талеров. Но профессор строго держался указаний, полученных им от Академии наук, и на просьбы Ломоносова дать ему денег отвечал решительным отказом. Это и привело к ссоре, закончившейся тем, что Ломоносов, никого не спросясь, покинул Фрайберг. И Генкель, и Ломоносов в своих письмах в Академию не жалели красок, представляя друг друга в самом непривлекательном виде. Первый распространялся о пьянстве, буйстве, драках второго и даже о "подозрительной переписке" с какой-то марбургской девушкой. Второй изобразил первого злым, алчным, хитрым, завистливым и даже малосведущим: "Сего господина могут почитать идолом только те, которые коротко его не знают. Я же не хотел бы променять на него свои хотя и малые, но основательные знания и не вижу причины, почему мне его почитать своею путеводною звездою и единственным своим спасением..." и так далее.
встретить русского посланника Г. К. Кейзерлинга, с помощью которого рассчитывал вернуться в Россию. Но дипломат уже выехал из Лейпцига в Кассель. Ломоносов отправился туда же, но и там ему не удалось застать посланника. Пришлось вернуться в Марбург, где у Ломоносова были друзья, на помощь которых он рассчитывал. Здесь с ним произошло событие, о котором он потом молчал два года. В книге марбургской реформатской церкви сохранилась следующая запись: "6 июня 1740 года обвенчаны Михаил Ломоносов, кандидат медицины, сын архангельского торговца Василия Ломоносова, и Елизавета-Христина Цильх, дочь умершего члена городской думы и церковного старосты Генриха Цильха". 8 ноября 1739 года у М. В. Ломоносова и Елизаветы Цильх (1720-1766) родилась дочь, которую крестили в церкви реформатской общины с именем Екатерина-Елизавета. В декабре 1741 года в Марбурге у Ломоносова родился сын, названный при крещении Иваном. Он умер через два месяца.
Профессору Х. Вольфу опять пришлось хлопотать о своем ученике. Он поручился за Ломоносова в связи с его долгами, так как ста рублей едва хватало на экипировку и поездку. Рассказывают, что Ломоносов, когда плыл морем, возвращаясь в Россию, видел вещий сон. Ему приснилось, что его отец, потерпев кораблекрушение, выброшен мертвым на берег необитаемого острова в Белом море. Остров не имел названия, но Ломоносов хорошо его помнил, так как однажды буря прибила к нему их судно. Возвратившись в Петербург, он вскоре узнал, что отец его пропал без вести. Тогда Ломоносов послал письмо к знакомым рыбакам, в котором сообщал им, где искать труп его несчастного отца, и умолял, найдя его, предать погребению. Рыбаки, следуя советам Ломоносова, вскоре нашли именно на этом острове мертвое тело Василия Дорофеевича и там же похоронили его. Ломоносов приехал в Петербург 8 июня 1741 года. Жена же его осталась в Марбурге на произвол судьбы. О ней он вспомнил и выписал к себе только через два года.
Вернувшись в Петербург, Ломоносов, несмотря на оды, переводы сочинений иностранцев-академиков, так и не получил ни места, ни жалованья, поэтому несколько дней спустя уже засел за работу. Сначала он стал заниматься ботаникой и естественной историей с академиком И. Амманом, а затем молодому ученому было поручено закончить каталог собраний минералов и окаменелостей минералогического отдела Кунсткамеры. В это же время, а именно ко дню рождения малолетнего императора Иоанна VI Антоновича, 12 августа 1741 года, Ломоносов написал оду, которая была напечатана в "Примечаниях к "Петербургским ведомостям". В ней Ломоносов описывает, как "веселящаяся Россия" лобзает очи, ручки и ножки нового императора.
24 августа Ломоносов представил в Академию две новые диссертации, одну по физике, другую по химии. Он надеялся, что их одобрят, а его самого, согласно данному Академией обещанию, произведут в экстраординарные академики. Но проходили месяцы, а ученый не получал никакого назначения. Наконец, 25 ноября 1741 года вступила на престол императрица Елизавета. Анна Леопольдовна с малолетним сыном-императором и отцом-генералиссимусом очутились в заточении. А Ломоносов переводит с немецкого языка на русский оду к новой императрице, где говорится совершенно противоположное тому, что было сказано им в предшествующей оде. Убежденный в том, что императрица Елизавета не намерена покровительствовать иноземцам, Ломоносов решается подать прошение на высочайшее имя о произведении его в академики. На этот раз его ждал успех. Новый секретарь Академии И. Д. Шумахер поторопил академиков высказать свое мнение о диссертациях Ломоносова. Мнение академиков было положительным, и уже 8 января 1742 года М. В. Ломоносов был назначен адъюнктом Физического класса Санкт-Петербургской Академии наук с жалованием в 360 рублей на год, что было довольно существенной суммой. Так, например, в 1741 году Эйлер, покидая столицу, продал дом, в котором жил со своей многочисленной семьей, всего за 300 рублей и находил, что совершил эту продажу очень удачно. Правда, нужно заметить, что Академия в те годы не располагала деньгами, и жалование Ломоносову выплачивалось крайне неаккуратно, ему вновь приходилось влезать в долги.
Молодому ученому пришлось в течение целых восьми лет доказывать необходимость лаборатории для химии и неоднократно подавать свои прошения, пока, наконец, летом 1748 года не приступили к возведению здания лаборатории, на что были отпущены деньги из императорского кабинета.
"пришел в крайнюю скудость". Не на что было купить даже "дневной пищи", а взаймы достать денег он не мог. Иногда за неимением наличных сумм, Академия выдавала "для его пропитания" академические издания, которые Ломоносов продавал за то, что дадут. В это время, летом 1743 года, приехала к нему из Германии жена с ребенком. О том, как это произошло, не сохранилось никаких документов. С приездом жены характер поведения Ломоносова значительно изменяется. "Вспышки молодости" прекращаются, и вместе с этим его деятельность становится более широкой и плодотворной. В 1744-1745 годах им написаны четыре новые диссертации, которые были в 1750-1751 годах напечатаны в академических "Комментариях" и заслужили одобрительный отзыв академического собрания и знаменитого Эйлера. Тогда же Ломоносов перевел "Сокращенную экспериментальную физику" Х. Вольфа и снова подавал прошение о необходимости химической лаборатории, причем прилагал и подробный проект ее устройства.
Вскоре по возвращении двора в Петербург Ломоносов решается подать прошение о назначении его профессором Академии. Шумахер передал эту просьбу в собрание академиков, которые посчитали, что труды Ломоносова "достойны профессорского звания". Тогда же академик Гмелин объявил, что он готов уступить Ломоносову кафедру химии, ибо сам он слишком занят натуральной историей. Узнав об этом, Шумахер послал представление в Сенат с просьбой утвердить Ломоносова профессором химии (академиком) Петербургской Академии наук. Сенат утвердил это представление 25 июля (7 августа) 1745 года.
Став академиком, Ломоносов сразу повел борьбу против "неприятелей наук российских" из числа иностранцев, в том числе против Шумахера, который стал действовать еще самовластнее прежнего и своим дерзким обращением заставил ученых жаловаться на него в Сенат. Ломоносов неоднократно подавал в Сенат представления от имени всех академиков, обвиняя Шумахера в самовластии, употреблении академических денег на свои расходы или на помощь родственникам и приятелям. Но Сенат не обращал внимания на эти жалобы, вероятно, потому, как выразился Ломоносов, что ученые "приобыкли быть всегда при науках и, не навыкнув разносить по знатным домам поклонов, не могли сыскать себе защищения". Убедившись, что канцелярия оставляет без внимания его просьбы об устроении химической лаборатории, Ломоносов обратился к академическому собранию и побудил его подать просьбу об этом прямо в Сенат, помимо канцелярии.
наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук. На вопрос: «куда с учеными людьми?» Ломоносов отвечает, что они нужны «для Сибири, для горных дел, фабрик, сохранения народа, архитектуры, правосудия, исправления нравов, купечества, единства чистые веры, земледельства и предзнания погод, военного дела, хода севером и сообщения с ориентом». В то же время Ломоносов усиленно ведёт свои занятия в области минералогии, физики и химии, печатает на латинском языке длинный ряд научных трактатов, готовится к публичным лекциям по физике на русском языке. Лекции предполагалось читать дважды в неделю, по два часа в день. Впервые в России публичные лекции по физике были прочитаны Ломоносовым 20 июня 1746 года. Оды Ломоносова, в которых он не переставал восхвалять императрицу Елизавету, и стихи на различные государственные события вскоре создали ему репутацию знатока русского языка. Вообще Ломоносов смотрел на свои стихотворения с чисто практической стороны, видел в них лишь наиболее удобную форму для выражения своих прогрессивных стремлений. А Пушкин говорил: “Науки точные были всегда главным и любимым его занятием, стихотворство же – иногда забавою, но чаще должностным упражнением”.
В конце 1747 года, когда был утвержден новый устав Академии, а ее финансирование значительно увеличилось, по приказанию графа Кирилла Разумовского весь дом, в котором Ломоносов ранее занимал всего две каморки, был передан ему и его семейству. Тогда же отведено было место во дворе этого дома для химической лаборатории. Это произошло во многом благодаря вниманию Л. Эйлера, который смог оценить масштабы ума и деятельности Ломоносова. Летом 1748 года приступили к постройке самого здания, которое воздвигалось на деньги, отпущенные из императорского кабинета. Работы производились под наблюдением Ломоносова и по его собственным чертежам. К октябрю здание было уже почти готово, и Ломоносов заготовлял все необходимые вещи и материалы. Теперь академическая канцелярия не ставила ему никаких препятствий и даже оказывала содействие. Это была первая в России научно-исследовательская лаборатория.
"Санкт-Петербургских ведомостях", где ему поручено было исправлять все переводы для этой газеты, "последнюю оных ревизию отправлять и над всем тем, что к тому принадлежит, труд нести". Кроме этого, на Ломоносова возлагали, как и прежде, просмотр переводов многих книг, которые печатались при Академии наук. Год был удачным для Ломоносова и в литературном отношении. В 1748 году вышло его "Краткое руководство к красноречию, книга первая, в которой содержится Риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки". Ломоносовская "Риторика" стала первым подобным руководством на русском языке; ранее в школах риторику преподавали на латыни. В книге было помещено множество отрывков и даже целые произведения в стихах и прозе, оригинальные и переводные. По признанию современников, “все лучшее, что заключала в себе в то время весьма небогатая русская литература, было помещено в "Риторике"”. Эта книга стала, по сути, первой в России хрестоматией мировой литературы, включавшей также лучшие произведения отечественной словесности. В том же году Ломоносов написал "Оду на день восшествия на престол Ее Величества государыни императрицы Елизаветы Петровны" в честь очередной годовщины ее правления. Эта ода была поднесена ей во дворце графом Разумовским. Ода понравилась, и государыня пожаловала Ломоносову "две тысячи рублев в награждение". Согласно легенде, в казне на тот момент были только медные деньги, и награда была выдана именно ими. Для того чтобы доставить награду Ломоносову, потребовалось два воза.
С 1749 года Ломоносов постепенно оставляет занятия естественными науками, отдается словесным (истории и литературе) и приступает к практическим делам. В торжественном собрании Академии Наук, Ломоносов произносит «Слово похвальное императрице Елизавете Петровне», имевшее большой успех; с этого времени он начинает пользоваться большим вниманием при дворе. Он сближается с фаворитом Елизаветы И. И. Шуваловым, что создает ему массу завистников, во главе которых стоит И. Д. Шумахер. Однако скоро козни Шумахера делаются для Ломоносова не страшными; он приобретает и в Академии большое влияние, в том числе и как историк. С тех пор Ломоносов начал обращать особое внимание на науку, которой ранее никогда серьезно не занимался и к изучению которой не имел солидной подготовки: русская история стала предметом его ученых занятий. Известно, что И. Шувалов, восхищался литературными произведениями Ломоносова и не обращал никакого внимания на его занятия естественными науками. Шувалов и сам пробовал сочинять стихотворения, хотя не имел к этому никакого дарования. Желая овладеть изящным слогом и стихотворной формой, он брал уроки у Ломоносова. Неудивительно, что Шувалов стал советовать ему бросить занятия физикой и химией и углубиться в историю. К тому же, сама императрица "изволила объявить, что Ее Величество охотно желала бы видеть российскую историю его штилем..." Впрочем, физических и химических опытов Ломоносов не оставлял до конца дней своих.
"Размышление о причине теплоты и холода"; 2) "Опыт теории упругой силы воздуха" и "Дополнения к размышлениям об упругости воздуха"; 3) "Рассуждение о действии химических растворяющих средств" и 4) "О вольном движении воздуха, в рудниках примеченном". За эти работы академическое собрание признало Ломоносова достойным звания профессора. Тогда Шумахер послал эти сочинения к Эйлеру и просил дать о них свой отзыв. Вот ответ гениального ученого: "Все сии диссертации не токмо хороши, но и весьма превосходны, ибо он пишет о материях физических и химических весьма нужных, которые поныне не знали и истолковать не могли самые остроумные люди, что он учинил с таким успехом, что я совершенно уверен о справедливости его изъяснений". Странно, что эти труды прошли почти незамеченными в ученом мире.
В первый же год существования химической лаборатории при Академии Ломоносов придал своим работам практический характер. Уже в январе 1749 года он приступил к опытам, "до крашения стекол надлежащим". С тех пор работы по изысканию способов приготовления красок для стекол не прекращались в течение нескольких лет. Здесь Ломоносов провел более 4 тысяч опытов, и, как видно из его докладов, работы по приготовлению разноцветных стекол шли успешно. И поныне знатоки мозаичного искусства высоко ценят полихромные качества ломоносовских смальт, и многие считают, что такие замечательные красные и зелёные оттенки редко кому удавалось получить. А ведь в то же время Ломоносову приходилось заниматься исправлением переводов, сочинением стихотворных произведений, работами по истории, составлением новой теории цветов, сочинением по приказанию императрицы двух трагедий: "Тамира и Селим" (1750) и "Демофонт" (1752), - которые, впрочем, не имели никакого успеха, изобретением новых физических инструментов и производством многочисленных физических и химических опытов. Тогда же он начал составлять новую грамматику, сочинил "начало третьей книги красноречия о стихотворстве", читал лекции по химии, давал уроки И. Шувалову, работал в "Санкт-Петербургских ведомостях" и т. д. Нельзя не удивляться разнообразию этих занятий, ярко показывающих поразительное богатство его способностей. Пушкин сказал: "Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстию сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он все испытал и все проник".
В августе 1751 года Ломоносов представил императрице, через графа Воронцова, пробы мозаичных составов, выполненных в его лаборатории. Представленные государыне пробы произвели на нее благоприятное впечатление: вскоре после этого Ломоносов занялся составлением мозаичного образа "с оригинала славного римского живописца Солимена", который 4 сентября 1752 года был поднесен императрице. Первый опыт вышел удачным, и 25 сентября 1752 года он подал "всенижайшее предложение об учреждении мозаичного дела". В этом предложении Ломоносов убедительно доказывал, что изобретенные им мозаичные составы нисколько не уступают римским, что из них можно набирать образа и портреты и что для учреждения мозаичного дела следует направить шесть учеников к нему в обучение, выделить особый дом из числа конфискованных правительством, а на содержание всего заведения отпускать ежегодно 3710 рублей. Ломоносов уверял, что если будут изготовляться "на продажу мозаичные столы, кабинеты, зеркальные рамы, шкатули, табакерки и другие домашние уборы и галантереи, то будут сии заводы сами себя окупать и со временем приносить прибыль... Сие все имеет служить к постоянному украшению церквей и других знатных зданий, а особливо к славе Ее Императорского Величества".
некоторое время подал в Сенат прошение, в котором просил правительственного пособия для устройства "фабрики делания изобретенных им разноцветных стекол и из них бисеру, пронизок и стеклярусу, и всяких других галантерейных вещей и уборов, чего еще поныне в России не делают, но привозят из-за моря великое количество". На основании этого Ломоносов просил для его фабрики "отвесть в Копорском уезде село Ополье или в других уездах Петербурга, не далее полутораста верст, где бы мужеского пола около 200 душ имелось, с принадлежащими угодьями, и потому же лесу и крестьянам быть при той фабрике вечно и никуда их не отлучать, ибо наемными людьми, за новостью, той фабрики в совершенство привести не можно". Затем он просил о единовременном пособии в 4 000 рублей, которые обещал выплатить в пять лет, и о выдаче ему монополии на 30 лет.
"не соизволит ли Ее Императорское Величество то село Ополье, для заведения вышеобъявленной нужной государству фабрики, со всеми к тому селу принадлежащими угодьями ему, Ломоносову, пожаловать и быть тому селу при оной фабрике... вечно неотъемлему, дабы он, Ломоносов, имея в том твердую надежду и проча ее себе и потомкам своим, мог тому своему художеству, употребя из находящихся в оном селе молодых людей, совершенно обучить". Это сенатское представление было утверждено в 1753 году. Между тем в декабре 1752 года велено было академической типографии печатать знаменитое "Письмо о пользе Стекла к И. И. Шувалову". О причинах, побудивших Ломоносова написать это стихотворение, рассказывали следующий анекдот.
Однажды Ломоносов, в кафтане со стеклянными пуговицами, обедал у И. Шувалова. Один из знатных людей, рассматривая знаменитого ученого, заметил эти пуговицы и не удержался от замечания, что таких пуговиц теперь больше не носят. Ломоносов возразил, что носит стеклянные пуговицы не по моде, а из уважения к стеклу. Он с таким воодушевлением стал рассказывать о пользе, приносимой стеклом в домашнем быту, в ремеслах, художествах, науках и так далее, что хозяин пришел в восторг и просил его написать все это в стихах. Ломоносов исполнил его просьбу, написав беспрецедентное поэтическое произведение почти в 3 тысячи слов, посвященное одному предмету – стеклу:
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже Минералов,
Не меньше польза в нем, не меньше в нем краса.
Далече до конца Стеклу достойных хвал,
И что о нем писал, то делом начинаю.
Сенатское представление долго не получало высочайшего утверждения, и Ломоносов решился лично обратиться к государыне и поехал в Москву, куда опять отправился весь двор. Нужно сказать, что императрица не раз выказывала Ломоносову знаки своего благоволения. Еще в 1750 году Ломоносов вместе с Шуваловым был принят ею в Царском Селе, при этом она оказала ему "Высочайшую монаршескую милость". В чем эта милость заключалась – до сих пор нет достоверных данных. Затем, в марте 1751 года, исполнилось давнее желание Ломоносова иметь чин. Личным указом императрица произвела его в коллежские советники с жалованьем в 1200 рублей. Расчет ученого оказался верным, и поездка в Москву увенчалась полным успехом. 15 марта 1753 года состоялось именное повеление "дать ему, Ломоносову, для работ к фабрике в Копорском уезде – из Коважской мызы от деревни Шишкиной 136, из деревни Калищ 29, из деревни Усть-Рудица 12, от мызы Горья Валдой из деревни Перекули и Липовой 34 – всего 211 душ со всеми к ним принадлежащими по описным книгам землями". В высочайшей грамоте говорилось, что эта фабрика не будет отнята ни у него, ни у его потомков, если она будет содержаться в добром порядке. А вскоре Ломоносову удалось получить от правительства крупный заказ. Ему поручено было украсить восемью мозаичными картинами роскошный памятник Петру I, который предполагалось поставить в Петропавловском соборе. Одну из картин, 14 футов длиной и 9 футов высотой, изображавшую Полтавский бой, Ломоносову удалось окончить в 1764 году, но вторая картина, представлявшая взятие Азова в 1696 году, из-за смерти Ломоносова осталась неоконченной. Куда она девалась, остается неизвестным.
"Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих". Лишь только в 1752 году пришли в Петербург известия об открытии Б. Франклином воздушного электричества, немецкий академик Г. В. Рихман и Ломоносов стали заниматься этим вопросом. Георг Рихман (1711-1753) произвел ряд опытов, которыми наряду с личными наблюдениями Ломоносов воспользовался для создания новой теории, объясняющей воздушные электрические явления. Оба ученых собирались познакомить общество со своими трудами на публичном акте 1753 года. Но Рихмана 26 июля 1753 года убило молнией. Счастливая случайность спасла Ломоносова от такой же участи. В письме Шувалову Ломоносов пишет: "Что я ныне к вашему превосходительству пишу, за чудо почитайте, для того что мертвые не пишут. Я не знаю еще, или по последней мере сомневаюсь, жив ли я или мертв. Я вижу, что профессора Рихмана громом убило в тех же точно обстоятельствах, в которых я был в то же самое время". Замечательно, что пораженный несчастным случаем, Ломоносов больше всего боится, чтобы смерть Рихмана не была истолкована «противу приращения наук». Ломоносов с увлечением говорит, что Рихман умер прекрасной смертью, исполняя свой долг. Он также умоляет Шувалова обеспечить несчастную вдову, чтобы она могла воспитать своего сына, "чтобы и он такой же был любитель наук, как его отец".
После всевозможных препятствий, которые ставила Ломоносову канцелярия, а затем и академики-товарищи, Михаилу Васильевичу удалось 26 ноября 1753 года прочитать свою речь на публичном акте, и, что немаловажно – на русском языке. Его «Слово о явлениях воздушных, от электрической силы происходящих» было отпечатано потом на латинском и русском языках, но опять осталось почти незамеченным ученым миром Европы. Тем не менее "Слово о явлениях воздушных" является настолько гениальным и глубоким трудом Ломоносова, что дает полное право поставить его имя рядом с именем знаменитого Франклина. В этой работе Ломоносовым была представлена его теория атмосферного электричества, которая в полной мере соответствует современным взглядам по данным явлениям. Причем Ломоносов доказывает, что результаты его самостоятельных исследований и, сделанные на их основе выводы, значительно опережали изыскания Франклина: «сие слово было уже почти готово, когда я о Франклиновой догадке уведал».
«учреждениях узаконенных, обрядах и обыкновениях иностранных университетов». Вероятнее всего, что весь проект университета, поданный в Сенат графом И. Шуваловым, был составлен одним Ломоносовым. Императрица Елизавета утвердила проект университета 12 января 1755 года. С этого времени и до самой смерти Ломоносов уделял большое внимание усовершенствованиям в организации Петербургской Академии наук и Московского университета, "открытого для всех лиц, способных к наукам", а не только для дворян, хлопотал и об улучшении их содержания. Так, 14 февраля 1760 года за подписью графа Разумовского и Ломоносова вышли правила для университета. Этими правилами учреждались три факультета – юридический, медицинский и философский – и назначался особый проректор университета, избираемый из числа академиков.
В январе 1757 года вышла в свет "Российская грамматика", составленная Ломоносовым еще в 1755 году. Она стала главным сочинением Ломоносова по проблемам русского языка и выдержала 14 изданий. Это была первая получившая широкую известность грамматика русского языка, созданная в России. Она впервые проводит грань между языками русским и церковно-славянским, между речью разговорной и «славенщизной». Языку церковно-славянскому противопоставляется язык русский, «гражданский», живой говор народа, или, как выражается Ломоносов, «простой российский язык», «слова простонародные», «обыкновенные российские». Признавая близкую связь обоих языков, Ломоносов устанавливает полную самостоятельность каждого из них и впервые подвергает научному изучению законы и формы языка собственно русского. В этом и заключается величайшее значение филологических трудов Ломоносова.
"диалектам": 1) московское, 2) северное или поморское (родное для Ломоносова) и 3) украинское или малороссийское. Начало, которое должно объединять различные русские говоры, Ломоносов видит в языке церковно-славянском. Вопрос об иностранных словах кажется Ломоносову особенно важным в виду наплыва в русский язык иностранных слов. Этим вызывается специальное исследование Ломоносова: "О пользе книг церковных в российском языке" (1758). Оно, главным образом, посвящено вопросу о взаимоотношениях элементов церковно-славянского и русского в языке литературном, - известному учению о "штилях". От степени влияния на русский литературный язык элемента церковно-славянского получается, по взгляду Ломоносова, тот или другой оттенок в языке, так называемой "слог" или "штиль". Ломоносов намечает три таких "штиля": "высокий", "средний" и "низкий". Согласно Ломоносову, каждый литературный жанр должен писаться в определенном "штиле": "высокий штиль" "потребен" для героических поэм, од, "прозаичных речей о важных материях"; средний – для стихотворных посланий, элегий, сатир, описательной прозы и др.; низкий – для комедий, эпиграмм, песен, "писаний обыкновенных дел". Введение "штилей" отчасти было практически необходимо. Прямо перейти к живому языку было невозможно не только потому, что это было бы слишком резким нововведением, но и потому, что тогдашний живой русский язык еще не был настолько развит, чтобы стать достаточным орудием для выражения новых понятий. Видимое предпочтение Ломоносов отдал церковно-славянскому языку, как языку уже выработанному, приспособленному и к "высокому" стилю, между тем как в живом русском языке не находилось "средств для передачи отвлеченно научных понятий, какие были необходимы для новой литературы".
6 марта 1757 года Синод подал императрице всеподданнейший доклад, которым Ломоносов обвинялся в кощунстве, "в явных духовному чину ругательствах, так как поставил безразумных козлят далеко почтеннейшими, нежели попов". Такой была реакция Синода на "Гимн бороде", сочиненный Ломоносовым. Это была сатира, направленная не только против раскольников, но и против всех, кто, прикрываясь знаменем церкви, «покровом святости», на самом деле был врагом знания и прогресса. Синод просил, чтобы государыня приказала публично сжечь "соблазнительные и ругательные пашквили", а Ломоносова для надлежащего увещания и исправления отослать в Синод. Но весьма набожная императрица не подвергла Ломоносова никакому наказанию. Тогда выступил защитником осмеянных "бород" Тредиаковский. Он написал стихотворение "Переодетая борода, или Гимн пьяной голове". Тредиаковский в этой сатире изобразил Ломоносова грубым пьяницей и намекал, что людей, дерзающих осмеивать предметы всеобщего уважения, следовало бы сжигать в срубах. Но такой совет даже в те времена был встречен с негодованием, и на Тредиаковского посыпались сатирические стихотворения.
В начале сентября 1757 года вышел из печати новый труд Ломоносова: "Слово о рождении металлов от трясения земли". Ломоносов прочитал эту речь в публичном академическом собрании 6 сентября. В ней он первый высказал мысль, что каменный уголь произошел из торфяника при участии подземного огня. Замечания Ломоносова по данному предмету принадлежат к числу самых драгоценных: с трудом верится, что это говорилось за 150 лет до нашего времени, настолько они современны. А классификация видов землетрясений, сделанная в его речи, до сих пор господствует в науке. В том же новаторском духе написано и его "Рассуждение о большей точности морского пути". Здесь особенно замечательна глава "о предсказании погод, а особливо ветров". Ломоносов настаивал на необходимости учреждения в разных частях света самопишущих метеорологических обсерваторий. Таким образом, он предвидел и предсказал все, что ныне думают и делают метеорологи.
квартиры в собственный дом на Мойке. В 1758 году Ломоносову было поручено "смотрение" за Географическим департаментом, Историческим собранием, университетом и гимназией при Академии наук. Тогда же он приступил к составлению Большого атласа Российской империи. Занимаясь одновременно множеством наук, Ломоносов делает замечательное открытие даже в астрономии: наблюдая редкое космическое явление – прохождение Венеры через солнечный диск – 26 мая 1761 года, Ломоносов увидел то, чего не заметили десятки астрономов, а именно, что планета Венера окружена атмосферой. Эффект прохождения Венеры через Солнце наблюдали ученые многих стран, специально организовавшие для этого далекие экспедиции. В России организатором их был М. В. Ломоносов, обратившийся 27 марта в Сенат с донесением о необходимости снаряжения с этой целью астрономических экспедиций в Сибирь. В результате его усилий были направлены экспедиции Н. И. Попова в Иркутск и С. Я Румовского в Селенгинск. Но только Ломоносов пришел к заключению, что вокруг Венеры существует атмосфера. Только через 30 лет после этого Ф. В. Гершель и И. И. Шретер признали существование атмосферы вокруг Венеры, а затем это подтвердил знаменитый Д. Ф. Араго. Труд Ломоносова «Явление Венеры на Солнце, наблюденное в Санктпетербургской Императорской Академии Наук Майя 26 дня 1761 года» был напечатан на русском и немецком языках и, следовательно, был известен в Европе, однако открытие атмосферы на Венере приписали И. И. Шретеру и Ф. В. Гершелю. Любопытно, что сам Ломоносов этому открытию не придавал значения, во всяком случае, оно даже не упомянуто в составленном им списке работ, которые он относил к наиболее важным в своём научном творчестве. Далеко опережая современную ему науку, Ломоносов первым из ученых разгадал, что поверхность Солнца представляет собой бушующий огненный океан, в котором даже «камни, как вода, кипят». Загадкой во времена Михаила Ломоносова была и природа комет. Ломоносов высказал смелую мысль, что хвосты комет образуются под действием электрических сил, исходящих от Солнца. Позднее было выяснено, что в образовании хвостов комет действительно участвуют солнечные лучи.
их сторонников и пользовался их благорасположением. Об этом Екатерина II отлично знала. Ломоносов через несколько дней после переворота написал торжественную оду в честь новой императрицы, причем порицал деяния Петра III и выражал надежду, что Екатерина II «златой наукам век восставит и от презрения избавит возлюбленный Российский род». Но это стихотворение не достигло цели, и все первое время царствования Ломоносов оставался забытым. Вокруг него рассыпались щедрою рукою чины и денежные награды. Асессор Академии Григорий Теплов получил 20 000 рублей и чин действительного статского советника; теперь он был первым дельцом императрицы и сочинял все ее манифесты. Академик Иван Тауберт тоже был произведен в действительные статские советники; не был забыт даже историк И. П. Елагин, тот самый, который под именем Балабана фигурировал в сатирических стихах Ломоносова. Самолюбие ученого было всем этим сильно затронуто.
Поначалу он сказывался больным, но не вытерпел, когда Тауберт распорядился, чтобы в канцелярии дела принимались к исполнению без его подписи: Ломоносов подал прошение об отставке на высочайшее имя. В прошении он описал свои труды на пользу наук и по устроению университета и географического департамента; затем он выставил слабость здоровья, "лом в ногах и раны" как следствие его беспрерывных занятий; несмотря на все эти труды и ревностную службу, он оставался 12 лет в одном и том же чине, тогда как его сотоварищи опередили его; в заключение Ломоносов, ссылаясь на слабость здоровья, просил императрицу совсем уволить его от службы, произведя, однако, в чин статского советника и назначив ему пожизненную пенсию в 1800 рублей. При прошении он приложил список лиц, которые обошли его чином. Ясно, что Ломоносов хотел получить именно это повышение, а вовсе не выходить в отставку. С удовлетворением просьбы ученого медлили. Тогда он обратился за содействием к Федору Орлову, который просил за него у своего брата Григория. Но, несмотря на все эти хлопоты, весь 1762 год Ломоносов оставался забытым. К оскорбленному самолюбию присоединилась болезнь, приковавшая его к постели.
1763 год начался для Ломоносова с новой неприятности. Управление Географическим департаментом по распоряжению графа К. Разумовского было передано историографу Мюллеру. Такое решение мотивировалось тем, что "от географического департамента уже несколько лет почти ничего нового к поправлению российской географии на свет не произведено", чему причиной было "нерачение определенных при оном географическом департаменте; ибо, вместо того чтобы соединенными силами трудиться к общей пользе, один другому всякие препятствия делает". Ломоносов не подчинился приказанию президента и представил подробный отчет о том, что было сделано департаментом за время его управления. Из этого столкновения Ломоносов вышел победителем: приказание президента было отменено, и он управлял Географическим департаментом до конца жизни. Вскоре после этого, а именно 2 мая 1763 года, Екатерина II подписала указ об отставке академика. Ломоносов узнал об этом только 15 мая. В тот же день он, отказавшись подписывать бумаги, уехал из Петербурга в свое поместье. Все враги его, и особенно Мюллер, ликовали; но им не пришлось долго радоваться. Вследствие каких-то до сих пор не выясненных причин Екатерина II отменила указ об отставке Ломоносова, и он вскоре опять появился в академической канцелярии, причем, конечно, снова начались обычные препирательства.
И все-таки деятельность Ломоносова понравилась государыне; 20 декабря 1763 года она произвела его в статские советники с жалованьем в 1875 рублей в год. За три месяца до этого Михаил Васильевич поднес юному генерал-адмиралу великому князю Павлу Петровичу (будущий император Павел I) свой новый труд: "Краткое описание разных путешествий по Северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Ост-Индию". Эта работа повлекла за собой, 14 мая 1764 года, высочайшее повеление о снаряжении экспедиции для разыскания пути в Индию. Дело было задумано с размахом: на экспедицию выделили 20 000 рублей, всем участникам обещали награды, чины или – в случае их смерти – пенсии вдовам. Все советы Ломоносова по организации экспедиции принимались беспрекословно. Для рассмотрения на море удалённых предметов в ночное время им был изобретен оптический прибор, названный «ночезрительной трубой»; а также «батоскоп» или «инструмент, которым бы много глубже видеть можно дно в реках и в море, нежели как видим просто», «горизонтоскоп» - большой перископ с механизмом для горизонтального обзора местности, а также ряд принципиально новых оптических приборов. Ломоносову не суждено было довести снаряжение этой экспедиции до конца. Тем не менее, через несколько недель после его смерти, 9 мая 1765 года, начальник экспедиции капитан 1 ранга В. Я. Чичагов вышел с тремя судами в море из Архангельска. Однако ни первая, ни предпринятая в 1766 году вторая попытка пробиться сквозь льды не увенчались успехом, и Чичагову пришлось вернуться в Архангельск.
Матрена Евсеевна: «Бывало, сердечный мой, так зачитается да запишется, что целую неделю не пьет, не ест ничего, кроме мартовского пива с куском хлеба и масла». Под старость Ломоносов стал чрезвычайно рассеянным. Часто он во время обеда вместо пера, которое по школьной привычке любил класть за ухо, клал ложку, которой хлебал горячее, или утирался своим париком, который снимал с себя, когда принимался за щи. «Редко, бывало, напишет он бумагу, чтобы не засыпать ее чернилами вместо песку». Иногда по нескольку недель подряд он не выходил из дому. 7 июня 1764 года Екатерина II, узнав о болезни Ломоносова, посетила его на дому вместе с княгиней Дашковой и некоторыми из придворных, «чем подать благоволила новое Высочайшее уверение о истинном люблении и попечении своем о науках и художествах в отечестве». Не велев докладывать о своем приезде, императрица прямо прошла в его кабинет, где и застала Ломоносова сидящим у своего письменного стола в глубокой задумчивости. В течение двух часов императрица смотрела «работы мозаичного художества, новоизобретенные Ломоносовым физические инструменты и некоторые физические и химические опыты». Императрица видела, что силы великого человека иссякают, и старалась ободрить его. Она приглашала его к себе обедать и уверяла, что у нее щи будут такие же горячие, как подает ему его хозяйка. Ломоносов отблагодарил государыню за ее визит восторженными стихами, которые и преподнес ей при ее отъезде. Но надолго влить бодрость и энергию в душу Ломоносова императрице не удалось.
В конце марта 1765 года М. В. Ломоносов простудился и слег окончательно. Он умер в Петербурге, в собственном доме на Мойке 4 (15) апреля 1765 года, на второй день Пасхи, около пяти часов пополудни. За несколько дней до своей смерти Ломоносов говорил Я. Штелину: "Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть; жалею только о том, что не мог совершить всего того, что предпринял для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии, и теперь, при конце жизни моей, должен видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною". За два дня до своей кончины он причащался и испустил дух во время совершения над ним обряда соборования, после прощания в полном разуме как со своею женою и дочерью, так и с прочими присутствующими, писал Тауберт в письме к Мюллеру. Похороны М. В. Ломоносова 8 (19) апреля на Лазаревском кладбище Александро-Невского монастыря прошли с большою торжественностью, при огромном стечении народа, сенаторов и вельмож. Спустя более года после этого на средства канцлера графа Воронцова был поставлен на могиле нашего великого соотечественника памятник из каррарского мрамора (мастер Ф. Медико по эскизу Я. Штелина). На памятнике высечена надпись на латинском и русском языках, которую поручено было составить Я. Штелину. В 1911 году на охрану и содержание могилы Ломоносова выделили 50 рублей в год. Это было первое в Петербурге мероприятие по охране надгробных памятников.
Оглядываясь на бурную и многосложную жизнь М. В. Ломоносова, нельзя не упомянуть о том, что каждый шаг его деятельности был запечатлен любовью к отечеству и искренним желанием успеха русской науке. Правда, ученые работы Ломоносова не привели к великим открытиям, производящим перевороты в науке. Но, тем не менее, его открытия обогатили многие отрасли знания. Он был физиком и химиком, развивал атомно-молекулярные представления о строении вещества. Сформулировал принцип сохранения материи и движения. Заложил основы физической химии. Исследовал атмосферное электричество и силу тяжести. Выдвинул учение о цвете. Создал ряд оптических приборов, став основателем теоретической оптики. Описал строение Земли, объяснил происхождение многих полезных ископаемых и минералов.
Северного морского пути и освоения Сибири. Он самостоятельно сконструировал приборы для химических исследований, занимался астрономией, мореходным делом, краеведением, географией, метеорологией и другими науками. Ввел в употребление химические весы и заложил основы количественного анализа. Мысли Ломоносова об образовании чернозема получили развитие и подтверждение В. В. Докучаевым, основавшим новую науку – почвоведение. Ломоносов реформировал систему русского стиха, заложив основы современного стихосложения и русского литературного языка. А. С. Пушкин так сказал о нем: «Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет; он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом».
«Он наших стран Малгерб, он – Пиндару подобен!» - писали о его стихах даже его враги. Им, как и Державиным, зачитывались вплоть до самого Пушкина, который, «уважая в Ломоносове великого человека», великим поэтом его не признавал. Об ученых трудах Ломоносова почти не упоминали, да их и не знали. Насколько исключительно было положение Ломоносова как мыслителя и провозвестника великих идей, настолько печальна была судьба, постигшая плоды его творчества. Современники Ломоносова, за исключением немногих отдельных личностей, не понимали и не ценили его трудов по физике и химии. Граф М. Л. Воронцов, например, смотрел на электрическую машину как на «дерзкое испытание тайн природы»; В. А. Нащокин с иронией указывал, что Рихман машиной старался спасти людей от грома и молнии – и сам же был убит.
«болваном» кое-как попавший в учебное заведение, М. В. Ломоносов стал великим ученым. Многие его открытия по химии, физике и астрономии на десятилетия опередили работы западноевропейских ученых, но часто оставались не замеченными европейской наукой, о многих его трудах и опытах стало известно только через сто лет после его смерти. Деятельность ученого и сегодня вызывает восхищение, вновь и вновь показывая всем нам, насколько гений Ломоносова опередил свой век.